Спецназ Его Величества. Красная Гвардия «попаданца»
Шрифт:
Может быть, и не случилось бы ничего, но того подвели сапоги. Обыкновенные такие сапоги с красными каблуками в пядь высотой, с пышными кистями на шнуровке… Муравьев взмахнул руками, пытаясь устоять, неосторожно вступил в два свежих конских яблока разом, гладкие подошвы проскользнули, и он упал, уткнувшись носом в валенки Трубецкого.
– На говнах станцевал да награду выпрашиваешь? – Князь решил нанести добивающий удар и поворотился к толпе: – Люди добрые, не оставьте фигляра без достойного вознаграждения, помогите копеечкой!
– Сегодня же стреляемся! – закричал Иван Андреевич одновременно
Крикнул и поразился собственной грозности – дождь из монеток мгновенно прекратился, послышался торопливый топот разбегающихся зевак, а Трубецкой отпрянул назад. Испугался, щучий выкормыш?
Сержант Министерства Государственной Безопасности возвышался над Муравьевым и Трубецким словно утес. Сам росту немаленького, да еще провинившиеся скандалисты втянули головы в плечи…
– А теперь, господа, постарайтесь объяснить мне суть происходящего! – Что ответить? Патруль появился ровно в тот момент, когда Иван Андреевич громогласно объявил на весь Тверской бульвар о намеренье сегодня же убить князя на дуэли. Наверняка сержант все слышал и вопрос свой задал исключительно для составляющего протокол солдата. – Ну что же вы молчите, сказать нечего?
Ага, скажи тебе. Может, и есть что сказать, но молчание много безопаснее, и ребра целее будут. Сопротивление властям и все такое… Дерут их, конечно, за превышение полномочий и прочие злоупотребления, но утешит ли чужая поротая задница собственные отбитые бока? Были бы обычные полицейские – совсем другое дело, тут и откупиться можно, а от этих… Как говорится – не все коту яйца вылизывать, когда-то и пинка по ним получит.
– Я жду.
Ждет он… В былые времена такие сержанты сусликами скакали перед грозным генерал-поручиком Трубецким! Или суслики не скачут? Они, может, и нет, а вот самому поскакать придется. Вроде бы малый чин у господина из госбезопасности, но…
– Мы тут немного заспорили с Иваном Андреевичем, – попытался объясниться князь. – Но дальше разговоров, разумеется, пойти не собирались. Ну, вы понимаете?
– Кое-что, – усмехнулся начальник патруля. – Но мне достаточно, а остальные откровения приберегите для суда – в его обязанности входит выслушивание вранья. Вы арестованы, господа, прошу сдать оружие.
– Разрешите кое-что секретное сказать, господин сержант? – Трубецкой посмотрел с отчаяньем. – С глазу на глаз.
– Извольте. – Обернулся к солдатам и указал на Муравьева: – Этого пока в возок, не пешком же доставлять.
Князь убедился, что постороннее ухо уже не услышит, и зашептал:
– Сержант, как военный человек военному человеку…
– Не берем-с!
– Я не про это. Понимаете… такое дело…
– Ну?
– Пистолеты из лавки господина Шнеерзона.
– И что? – Начальник патруля, получавший казенное оружие, сути признания не уловил. – Не настоящие, что ли?
– Только рукояти, намертво приклепанные к кобурам.
– Значит?
– Ну да не могу же я признаться в этом перед Муравьевым!
– Однако…
– И еще одно, господин сержант, ввечеру мне нужно быть у Христофора Ивановича Бенкендорфа.
– Зачем так долго ждать? В связи с ожидающимся приездом Государя генерал-губернатор лично допрашивает всех арестованных по политическим делам. Прямо сейчас и увидите. А пистолеты от Шнеерзона… пистолеты можно оставить.
Арестованных поместили в один возок, причем Иван Андреевич на правах хозяина попытался занять как можно больше места, а когда попытку пресекли, то насупился и всю дорогу бормотал легко читаемые по губам проклятья. Князь, в свою очередь, морщил нос и прикрывался варежкой, намекая, что у Муравьева испачканы не только сапоги, но и сам он благоухает отнюдь не розами.
Христофор Иванович Бенкендорф пребывал в тяжком раздумье, выраженном в непрерывной ходьбе по кабинету, отчего у сидевшего в кресле гостя даже слегка зарябило в глазах. Вот же задал задачку князь Сергей Николаевич! И это в тот самый момент, когда собирался поручить ему ответственнейшее дело. Судьбы государства вручить, если в корень проблемы всмотреться. Что теперь делать?
– А у вас какое мнение по этому вопросу, Михаил Илларионович?
Фельдмаршал Голенищев-Кутузов прятался в доме генерал-губернатора от многочисленных забот по подготовке визита двух императоров. У всякого человека такое бывает, когда хочется бросить все к чертям собачьим и побыть в тишине. Недолго, час-полтора, а потом вновь окунуться в кипящую гущу нерешаемых в принципе вопросов. Но если улучил момент отдохнуть, то почему бы не сделать это с удобствами? Бокал с любимым цимлянским в руке, глубокое удобное кресло, под вытянутыми к камину ногами – скамеечка с вышитой шелками подушкой.
– Так дайте зачинщику червонец в зубы, а князя, как сторону потерпевшую, попросту отпустите.
– Нельзя. – Христофор Иванович простучал пальцами по оконному стеклу один из маршей императорского сочинения. – Если бы Трубецкой был не нужен, тогда можно и отпустить. Но ведь слухи в обществе нехорошие пойдут, нам это ни к чему. Представьте ситуацию, когда вас вызвали на дуэль, а вы, пользуясь положением, закатываете противника в тюрьму. Пусть не в тюрьму, пусть в строительный отряд, но велика ли разница?
– Тогда отпустите обоих.
– Но как же быть с равенством всех сословий перед законом?
– Духовенство под церковным судом ходит.
– С нынешним обер-прокурором Священного Синода это мало их успокаивает.
Фельдмаршал сделал пару глотков и поставил бокал на низенький столик рядом с креслом. Откинулся, сложив руки на животе:
– Отдайте их Тучкову.
– Вы так думаете?
– Современная армия прекрасно выбивает из головы любую дурь.
– Так они оба отставные генералы.
Кутузов скривился:
– Христофор Иванович, я вас умоляю… Как раз во времена нашей молодости армия всецело способствовала появлению той дури.
– Ну не скажите…
– Почему не сказать? Скажу, очень даже скажу. Вам напомнить некий эпизод с полковником, выгнавшим своих солдат под дождь лишь для того, чтобы разместить в том доме пленного турецкого пашу?
– Дела прошедшие.
– Согласен, за старые грехи нынче не винят. Но сегодня тот полковник был бы разжалован в рядовые с лишением дворянства. Именно за дурость.