Спецназ Его Величества. Красная Гвардия «попаданца»

Шкенёв Сергей Николаевич

Солнце едва-едва поднялось над кромкой леса, но этого оказалось достаточно внимательному взгляду.

– Остановите поезд, Сергей Викторович, что-то не нравятся мне вон те следы на льду. И дымок…

Следующие события спрессовались в одно немыслимо долгое мгновение – с грохотом взлетел на воздух мост, и почти сразу же рвануло сзади, в аккурат под императорской каретой. Истошный визг раненых лошадей, совсем не похожий на ржание… Третий взрыв… Ружейный залп не менее сорока стволов…

– Уроды! – Акимов неизвестным для себя образом очутился на

снегу за секунду до выстрелов. И сейчас азартно выпускал пулю за пулей в сторону пороховых дымов на опушке леса. – Саша, друг мой, вы живой?

Младший лейтенант Кулькин, стрелявший из-за убитого коня, откликнулся сразу:

– Еще не знаю, Сергей Викторович.

– Как узнаете, скажите обязательно.

– Письмо с нарочным отправлю, – ухмыльнулся младший лейтенант и выстрелил в неясно обрисовавшуюся фигуру на краю леса.

– Вив ля Франс! – Слитный рев чуть левее заставил повернуть голову.

– Куда, идиоты?

Безнадежная атака безоружной французской конницы производила впечатление… Безумству храбрых поем мы песню, как сказал в одном из стихотворений император Павел Петрович. Наполеоновы гвардейцы успели преодолеть половину расстояния до неведомых стрелков… Второй залп выбил едва ли не треть атакующих, но не смог удержать порыв – французы влетели в ряды злоумышленников подобно городошной бите.

– Бляжья сила! – только и сказал Кулькин, когда в образовавшуюся свалку влетели русские гвардейцы. – Бей в песи, круши в хузары!

Капитан Акимов потом так и не вспомнил, как ему удалось преодолеть расстояние до стрелков чуть ли не быстрей коней, но срубив саблей первого же попавшегося под руку, выкрикнул:

– Живьем кого-нибудь возьмите!

Бабахнул рядом выстрел, и добрейший доктор Ипполит Станиславович откликнулся с извиняющейся улыбкой:

– Простите, господин капитан, но уж больно удачно лег на мушку.

– Покойников будешь допрашивать, паразит?

Сергей Викторович беспокоился напрасно – гвардейцы были в курсе талантов милейшего доктора Муховецкого и не добивали раненых, справедливо полагая, что воры не достойны облегчения участи. Мало того, даже оттаскивали в сторону разъяренных большими потерями французов, не гнушаясь прикладами разъяснить их неправоту.

Все происшествие поместилось в двенадцать минут – ровно такой была разница между стрелками остановившихся в падении часов Александра Юрьевича Кулькина и шикарным брегетом, снятым им с одного из убитых злоумышленников.

– Красиво живут, сволочи, – заметил Акимов. – Цепочка-то в палец толщиной.

Итоги скоротечного боя оказались неутешительными – хотя нападавших и выбили подчистую, захватив троих пленных, но вот собственные потери… Среди французов пережило ту безоружную атаку чуть больше половины – восемнадцать человек из тридцати двух начавших ее. Еще восемь погибло при взрыве наехавшей на фугас императорской кареты. Да и черт с ними, их не жалко, пусть хоть сотнями дохнут… Вот среди своих – боевые товарищи, с которыми прошли петербургскую осаду… эх…

– Там Багратион. –

Голос младшего лейтенанта Кулькина вывел капитана из забытья.

– Что?

– Петр Иванович убит.

– Как?

– Закрыл собой Бонапартия… суку, – Александр Юрьевич тяжело вздохнул. – Как бы самосуда не случилось.

– Какого хрена?

Акимов поспешил к дороге, где вокруг возка с Наполеоном собрались шумящие гвардейцы.

– На кол его, собаку! – раздавались крики.

– Повесить скотину! – Другие были более милосердны.

– Молчать! – быстро сориентировался Сергей Викторович. – Какого хрена?

Молчание было ответом. Молчание, и вид лежащего на снегу Петра Ивановича, укрытого простреленным в нескольких местах полушубком.

– Всем в сторону! Французов под арест! Пленных сюда!

* * *

Спустя час

– Ты, милок, не стесняйся, тут все свои.

Ласковый голос человека, будто в насмешку представившегося врачом, ввинчивался в мозг лежащего голым на брошенной в снег шинели пленника. И не уйти от того голоса в блаженную бессознательность – проклятый палач достанет и с того света, заставив отвечать на вопросы.

– Имя, звание?

И не хочется говорить, но воткнутые извергом серебряные иголки лишают воли и права выбора. Хриплым голосом допрашиваемый выдавил:

– Отставной прапорщик Чижов.

– Ну-с, с почином, сударь! – торжествующе произнес человек в круглых очках и обратился куда-то в сторону: – А вы, Сергей Викторович, о каких-то мамонтах изволите толковать.

– Не отвлекайтесь, Ипполит Станиславович, – откликнулся невидимый Чижову собеседник доктора. – Кто, куда, зачем?

– Так он уже представился.

– Замечательно, теперь пусть говорит.

– Это мы запросто. – Муховецкий достал из черепахового футляра еще одну длинную иглу и улыбнулся отставному прапорщику. – Сударь, даю гарантию, что в случае искренних и правдивых ответов вы умрете быстро и безболезненно.

– Это нечестно! – Чижов побагровел, дернулся, но тело не слушалось. – Я требую справедливого суда.

– Чего вы требуете? – искренне изумился доктор.

– Суда.

– И Его Императорское Величество в качестве защитника? Не валяйте дурака, любезный, и имейте мужество умереть достойно.

Такая постановка вопроса Чижову решительно не нравилась, но его личное мнение мало кого интересовало. То есть вообще никого. С каждой иголкой, воткнутой доктором по одному ему известной системе, отставной прапорщик терял волю и становился все словоохотливей.

– Что значит, никаких поляков? – удивился чуть позже капитан Акимов. – Ипполит Станиславович, голубчик, вы уж поспрашивайте точнее.

Можно было понять огорчение Сергея Викторовича – из допроса пленного совершенно не вырисовывалось никакой политики, и за покушением на Наполеона не торчали польские или английские уши, как бы их ни хотелось увидеть. Увы, все проще, банальнее и гаже.