Спецназ обиды не прощает

Костюченко Евгений Николаевич ""

Зашипела рация.

— Внимание всем постам. Я первый. Они едут. Повторяю, они едут. Пятый, зайди ко мне в автобус, поговорить надо.

Камыш выругался.

— Он так и будет открытым текстом эфир засорять? — сказал Зубов. — И почему это мы стали «постами»?

— Потому что он баран, — сказал Камыш. — Последний раз с ним работаю. Последний раз.

Камыш ушел, оставив ключи в замке. Зубов смотрел ему вслед. Со спины Камыш еще больше напоминал ему прапорщика Федотова. Вот он остановился на обочине, пропуская летящий грузовик, вот перебежал шоссе и вразвалочку спустился с насыпи.

Его голова то показывалась, то исчезала за кучами земли и бетонных обломков.

Это был тот самый момент. Другого не будет. Зубов опустил капот и пересел на водительское место. В конце концов, у него под рукой две винтовки. Они тоже могут пригодиться, чтобы проникнуть на дачу.

Дорогу до шашлычной он запомнил. От шашлычной сорок два километра — по этому счетчику. Датчик бензина не работает. Градусник тоже. Двигатель глохнет на холостых. Доедет ли старушка до дачи? У них рации. Свяжутся со своими, перехватят. Шансов — ноль. Точнее — ноль целых, хрен десятых. Но выбирать не приходится.

Он повернул ключ. Двигатель зачихал, зачирикал, закашлял, но так и не завелся с первой попытки. Придется подождать с минуту, чтобы не посадить аккумулятор.

Снова зашипела рация.

— Я первый. Проверка готовности. Нури?

— Готов.

— Закир?

— Всегда готов.

— Рамазан?

Зубов поднял рацию и нажал кнопку:

— Готов.

— Насратулла?

— Э, готов, да…

Такая манера переговоров раздражала Степана Зубова, как раздражало любое проявление глупости начальства. Может быть, это и не глупость, а просто неумение работать в эфире. Но сейчас он должен был не ругать Азимова, а благодарить. Потому что когда перекличка закончилась, Зубов имел полные сведения о составе и расположении сил противника.

На шоссе показался Камыш. Он бежал к машине.

— Заводи, заводи, — кричал он на ходу, — дуй сюда!

Машина завелась сразу, и Зубов подобрал его на мосту.

— Куда ехать?

— Еще сам не знаю, но отсюда подальше.

— А что за пожар-то?

— Бараны, они и есть бараны, — сказал Камыш. — Разведка на нуле. Планировали разобраться с одной машиной. А их едет целая колонна. Хорош, тормози, вот здесь и встанем, за веселым автобусом. Да нет, дальше, чтоб не видно было, что мы вместе. Вот, за деревом тормози.

Со стороны города по шоссе катились три длинных крытых «камаза». Когда они проехали мимо остановившейся «тройки», Камыш сказал:

— Эти тоже решили придти на свидание пораньше. И где они взяли столько народу? Кажется, Рома, работы будет много.

«Камазы» переехали через мост, и один остановился перед поворотом, а два свернули на дорогу вдоль канала.

Включилась рация.

— Я первый, я первый. Отбой, отбой. Всем собраться у меня. Повторяю, всем собраться у меня. Отбой, отбой, отбой.

Глава 30

Чемоданы ждут хозяина

Не в свои сани не садись. А сел — так гони со страшной силой.

Отступать было некуда. Вадим Панин понимал, что сейчас слишком многое зависит от его способности уверенно держаться и веско говорить. Легко было строить из себя умника на высоких совещаниях перед московскими начальниками. Здесь посложнее будет. Во-первых,

противник опытен и коварен. Во-вторых, союзники ненадежны. В-третьих… Черт возьми, это не «в-третьих»! Это-то самое главное. Самое главное то, что он никогда в жизни не видел того заложника, которого собирался освободить. Не видел, не слышал и даже имени не знал.

Но держался он уверенно и говорил веско. Потому что больше ничего и не оставалось.

Прокурор невольно помог ему в телефонном разговоре. Наверно, он смог подготовиться и говорил как по писаному, торопясь высказать все, пока их не разъединили. Так и получилось. Вадим успел только спросить: «Как вы себя чувствуете, не нужны ли лекарства?» «Нет, не нужны», подумав, ответил прокурор, и трубка перешла к Азимову. «А как себя чувствуют наши чемоданы?» спросил Азимов. Махсум открывал и закрывал чемоданы, а Панин описывал их содержимое. Азимова очень огорчило отсутствие видеокамеры и кассет, и он долго с кем-то совещался, пока снова не вышел на связь. Иногда Азимов просил описать подробнее. «Какого цвета клавиатура? Есть там цветные кнопки? Нажми на зеленую клавишу Эс. Как это нету? Ну, Си английское, нажми. Что-нибудь видишь? Какого цвета лампочки загорелись?» В трубке был слышен и другой голос, который подсказывал Азимову. У подсказчика был американский акцент — певучий, носовой и с мягкой картавинкой.

Ох, как не хотелось капитану Панину отдавать аппаратуру этому картавому невидимому подсказчику. Поковыряться бы в ней нашим электронщикам, выкачать из портативного компьютера всю информацию, а потом можно и вернуть, можно с незаметной закладкой, а можно и с тротиловым эквивалентом грамм на двести. Но не мог он воплотить свои коварные планы в жизнь. Не та была жизнь, не та.

Чемоданы придется отдать, чтобы взамен получить прокурора. Обидно. Ковальский тоже считал, что это неравноценный размен. Прокуроров много, и пользы от них — никакой. А эти чемоданы, может быть, окажутся пострашнее атомной бомбы. Может быть, это и есть то самое психотронное оружие.

— Психотронного оружия нет, — уверенно и веско, чтобы не выходить из образа, заявил Панин. — Пока только ведутся испытания.

«Похоже, что я и сам в этих испытаниях участвовал» — мысленно добавил он.

Это было здесь, в Сумгаите, во время событий. Поначалу ведь никто не ожидал, что дело развернется именно так. Ну митинги, ну демонстрации, ну отдельные нападения. Ясно было, что как только подтянутся силы из Баку, народ разбежится по норкам. И вдруг на всех накатила какая-то волна. Кто-то оцепенел от ужаса, кто-то начал панически метаться, а кого-то захлестнула истерическая ярость.

Вадим подтянулся к друзьям в горотдел как раз в тот момент, когда от «наружки» посыпались тревожные сообщения. В разных концах города в толпе начали раздаваться призывы штурмовать проклятый КГБ. Не потому, что кто-то рвался к власти. А потому что власть была безоружна и бессильна перед толпой.

Оружия не было ни у кого. Солдатики стояли в оцеплении с черенками от лопат. Милиционеры могли сколько угодно размахивать пистолетами без патронов. И оружейный сейф в горотделе КГБ был надежно заперт, ключ у очумевшего начальника, начальник в горкоме, а горком в панике, бреду и лихорадке.