Спецназ обиды не прощает

Костюченко Евгений Николаевич ""

Только вместо моста здесь была эстакада с трубопроводами, а вместо пограничной речки — канал с промышленными стоками.

Место, где канал впадал в Каспийское море, наверно, было хорошо видно из космоса. Вода здесь меняла цвет в зависимости от производственных успехов химических заводов, сливавших в канал свои отходы.

Фикрет съехал с обочины и, сколько мог, проехал вдоль канала. Наконец, «Нива» взобралась на крутую насыпь и остановилась. Дальше даже Фикрет не решился ехать.

Они переоделись в черные комбинезоны бойцов гражданской обороны, вооружились фонариками и принялись изучать место. Горы земли и строительного мусора, осыпавшиеся траншеи и котлованы, на дне которых блестела

вода, отражая свет фонариков. И над всем этим тянулись сплетенные трубы, и что-то свистело, пыхтело и капало из-под многочисленных вентилей.

Им предстояло вечером собраться у эстакады — команда Махсума с северной стороны, команда Азимова с южной. Южная сторона была перекопана вдоль и поперек, а по северной вдоль всего канала виднелась вполне приличная дорога.

Кот перебрался по эстакаде через канал. Он шел между трубами по ржавой сетке, и она прогибалась под ногами. В трубах что-то стучало, и ему очень не хотелось к ним прикасаться. Вода внизу шумела и булькала. Да и не вода это была, а жутко смердящая жижа, которая пузырилась и пенилась, обтекая опоры эстакады.

Кроме дороги, на северном берегу обнаружилось кое-что еще. Следы машин и множество окурков. Кто-то уже проводил здесь рекогносцировку. Значит, почему-то этот берег показался Азимову менее удобным.

Кот прошел по дороге между каналом и бетонным забором какого-то химического завода и добрался до шоссе. Здесь канал уходил в бетонные кольца, которые были спрятаны под дорогу. В принципе, это тоже можно было считать мостом, почему бы не провести обмен здесь?

Он вернулся по южной стороне к Фикрету, чуть не вляпавшись в сладко пахнущую лужу под трубопроводами.

— А что здесь, в трубах, не знаешь? На бензин не похоже.

— Какой бензин? — Фикрет тщательно вытряхнул снятый комбез. — Если бы тут бензин был, на каждый метр надо было охрану ставить. Нет, тут всякая химия. Мила говорила, что если маленькая бомба сюда упадет, в городе все умрут. Хлор знаешь?

— Знаю. То-то запашок знакомый. Поехали скорее отсюда, — сказал Ковальский.

Он остался недоволен разведкой. Вместо того, чтобы просто изучить местность, ему пришлось задуматься — почему противник выбрал для себя такую неудобную позицию? Машину поставить некуда, придется большую часть пути проделать пешком. Вонь, грязь, никакого обзора. А на другой стороне — дорога вдоль заводского забора и ровная площадка, откуда просматривается канал на всем протяжении от моря до шоссе.

Нет, подумал Кот, если бы размен проводил я, то уж для себя я бы выбрал северный берег.

Значит, противник либо полный идиот, либо английский джентльмен.

Либо противник и не собирается проводить размен.

Фикрет что-то сказал, но Кот не слышал его, застыв с поднятым пальцем. Ему вдруг стало ясно, что противник выбрал для себя как раз самую удобную позицию. Но не для размена, а для стрельбы.

Это же чистый футбол. Одна команда выбирает удобную половину поля, зато другой команде достается мяч. Право первого удара. Ну нет, это право Кот решил оставить за собой.

— Извини, что ты сказал?

— Я сказал, плохое место для нас, — повторил Фикрет. — Когда ты там ходил, я тебя хорошо видел. Никакой защиты там нет. Плохое место.

— Нет плохих мест, — сказал Ковальский, приглаживая усы. — Есть плохая маскировка. И кто только учил этих придурков?

Глава 29

В прицеле — свои

Лалочка заботилась о Зубове всю ночь. «Лежи. Молчи. Не двигайся. Я сделаю все сама», сказала она. Такую женщину он ждал и искал всю жизнь. Наконец-то ему досталась женщина, с которой не надо было ни о чем договариваться. Не надо было ни просить, ни подсказывать.

Она делала все. Нежно и бесшумно. Ее огромные груди щекотали его по животу, груди, щекам, и вдруг прижимались к его лицу, оказавшись теплыми, как свежий хлеб, и мягкими, как первый снег. А ягодицы были прохладными и нежными, как морская волна, и они мягко обволакивали его живот, бедра, и снова живот… Она тоже ничего не говорила, и только дыхание ее становилось иногда прерывистым, потом замирало на бесконечное мгновение, и оба они застывали, но она оживала первой, и все начиналось сначала. Наконец-то ему досталась женщина, которая не кричала, не стонала, не кусалась, не царапалась — зато он под ней и стонал и кричал. Возможно, что и кусался, потому что несколько раз она шлепала его по губам. Она мыла его теплой губкой и обтирала своими волосами, она приносила в постель вино и фрукты, и ее голос журчал ласковыми и короткими фразами, журчал, как струйка вина, наполнявшая бокалы… «Теперь ты лежи и не двигайся», скомандовал он, но она не подчинилась, и это была схватка, и скачка, и это уже была другая женщина, и не женщина, а воющая кошка. И снова недолгое перемирие, и он сдался, и снова она нависала над ним своим нежным шелковистым животом без единой складки… Вконец измотанный, он заснул под утро и не заметил, как она исчезла.

Его разбудил шум вертолета.

«Проспал все на свете», подумал он с досадой. Ломило поясницу, ноги были как ватные. Не надо было пить этот портвейн. Если они даже в чай что-то подмешивают… О чем она спрашивала? Он же что-то ей рассказывал… Не вспомнить. Полный провал в памяти. В углу он нашел медный таз и кувшин с длинным носиком. Поливая себе на руку, умылся. Вода пахла розой, и он вспомнил, как Лалочка ночью лила ему на живот струйку из этого кувшина… Ага, появляются проблески памяти. Что же он ей рассказал? Да что он мог рассказать…

У него были другие планы на эту ночь. Прошли сутки, а он ничего не сделал. Где сейчас Граф? Его могли перебросить куда-нибудь, заложников обычно не держат долго на одном месте. И если его здесь нет, то зачем тебе здесь оставаться? А если Граф еще здесь, то почему ты кувыркаешься с восточной пышечкой, вместо того, чтобы действовать?

Как действовать? Зубов вдруг почувствовал, что на него смотрят. Он сидел взаперти, голый, без оружия, один. А за стенами комнатки целая толпа врагов.

Кажется, маскарад закончен, подумал он, оглядываясь в поисках хоть какого-нибудь оружия.

Маскарадом они когда-то называли выход на засадные действия в гражданской одежде. Это было давно.

Сейчас другая война. Сейчас не надо переодеваться в одежду противника. Идет обычная гражданская война. Противники говорят на одном языке, носят одинаковую форму, пользуются одинаковым оружием. Идеальная обстановка для разведки и диверсий. А контрразведчику остается либо застрелиться, либо хватать всех, с кем лично не знаком.

Он нашел в шкафу свою одежду, аккуратно висящую на плечиках. Камуфляж висел отдельно, причем никаких следов пыли и грязи, все было заботливо вычищено. Рядом на полочке лежали ПСМ и кольт, магазины отдельно.

Он понюхал ствол. Нет, оружие осталось нечищеным. Все-таки Лалочка его обманула, пообещав сделать всё.

Не одеваясь, он сгреб все со стола и занялся неотложным делом. Носовой платок, кусочек мыла да слюна — вот и все, что понадобилось Зубову, чтобы привести оружие в порядок. А потом он разлегся на кушетке, а вазу с виноградом поставил на пол рядом с собой. Примерно так он представлял себе рай. Не нравились ему только запертые двери, но он надеялся, что они распахнутся, и к нему вернется Лалочка с новым подносом, потому что даже в раю надо следовать распорядку дня, а время обеда уже наступило.