Шрифт:
Вместо пролога
Старенький компьютер в редакции районной газеты небольшого сибирского городка достался мне в наследство от предшественника – журналиста «со стажем», которого не так давно проводили на заслуженный отдых. Человек он был, что называется, вполне заурядный, писавший немного и, кажется, весьма бестолково, как отзывались теперь о нем его же бывшие коллеги. Да и сам он, похоже, не питал на свой счет иллюзий, поскольку на рабочем столе в его компьютере была заведена всего одна папка с творческими материалами, да и те не отличались разнообразием – в папке были
Все началось с обычного редакционного задания. Главный редактор поручил мне 4 сентября 20… года написать репортаж из местной колонии. Через КПП зоны я прошел 5 сентября под присмотром сопровождающего сотрудника. Когда мы вышли на плац, и я с оправданным любопытством начал оглядываться по сторонам, неожиданно громко раздался пронзительный вой сирены. Словно по команде, с разных сторон залаяли собаки. Мимо нас пробежали несколько сотрудников. Лица их были слегка озадачены, как бывают озадаченными лица людей, столкнувшихся с неизвестностью. Да и мой добровольный гид тоже заметно занервничал и быстро направился к одному из зданий. Я поспешил за ним. По крутой металлической лестнице, похожей на пожарный спуск, мы поднялись на второй этаж. Сотрудник толкнул дверь с кривой табличкой «Нарядная». И мы оказались в тесном и душном помещении.
Нарядчиком был здоровый и краснолицый зэк по фамилии Мурашов, о чем сообщала бирка на его груди. Сотрудник сказал ему:
– Значит так, Ефрем, проведи журналиста по зоне. Заведи в отряды. Если возникнут вопросы, то расскажи, поясни, короче, сам сообразишь, что можно говорить и чего нельзя. Кстати, можешь рассказать и свою историю. Потом прочитаешь про себя в местной газете. Ну, что, ты все понял?
Краснолицый кивнул. Сотрудник вышел. Сирена перестала выть. За окном нарядной кто-то громко и гнусаво захохотал. Опять послышался топот ног, потом глухой удар и чье-то невнятное бормотание. Наконец, все стихло.
–
Пожав плечами, я пробормотал:
– Через КПП.
Нарядчик опять осклабился.
– И о чем же собираетесь писать?
– О жизни в колонии.
Из горла нарядчика вдруг вырвался неприятный короткий смешок. В углу нарядной стояла ширма, за которой все время что-то двигалось. После смеха нарядчика ширма опять зашевелилась. Взмахнув руками, нарядчик вдруг резко ткнул пальцем в какую-то книгу на своем рабочем столе:
– Вот здесь уже давно все написано.
Указанное издание оказалось словарем уголовной лексики с подписью на внутренней стороне обложки: «Ефрему Леонидовичу для расширения и без того широкого кругозора в этой области».
– В свое время эту занятную книжку мне подарил прокурор области, – пояснил нарядчик. – Разве мог я тогда предположить, что уголовный жаргон придется изучать не по книге. А на строгом режиме. Сменив костюм на робу с биркой.
Как оказалось, Мурашов занимал должность помощника прокурора в одной из районных прокуратур в Забайкалье. Однажды к нему пришли «лица в штатском» и предложили поехать вместе с ними.
– Они показали мне свои красные корочки, проводили в машину и отвезли в следственный изолятор.
Неделю его держали в одиночке, а когда решили перевести в общую камеру, приготовили «сюрприз».
– В камере находилось двадцать два человека. Среди них замечаю несколько знакомых лиц, начинаю перебирать в памяти, где же раньше встречал их… Как вдруг – гром среди ясного неба! – отчетливо сознаю, что троих заключенных в свое время я сам отправил в тюрьму, – сказав это, Ефрем морщится, словно от зубной боли. – Все трое – бывшие милиционеры, которых я самолично арестовывал. Ситуация?! Ну, думаю, двум смертям не бывать…
Первое, что он услышал, было:
– Раздевайся!
Замешкавшись, он стал блуждать взглядом по сокамерникам. Пытаясь разглядеть в их лицах серьезность намерений. Как вдруг услышал новый приказ:
– Трусы тоже не забудь снять!
Потом один из заключенных подбежал к нему и стал внимательно оглядывать с головы до ног.
– Все чисто, вшей нет, – подытожил осматривавший.
Новичку разрешили одеться.
…Скомкав мысли, Ефрем смотрит в окно, за которым – гнетущий пейзаж колонии. Серые стены, подпирающие такие же серые крыши. Полоска асфальта вдоль выбеленного забора.
– Кто знает, как поступит в той или иной ситуации, – медленно произносит он, отворачиваясь от окна. – Вон Леха в первый день чуть драться не полез… Алексей! Расскажи журналисту про свой первый тюремный день.
За ширмой опять началось движение. А потом раздался приглушенный голос:
– Чего рассказать-то?
– Да ты выйди сюда, Алеша, – позвал Мурашов.
У бывшего спецназовца Алексея есть орден Мужества, привезенный с чеченской войны. Сообщив об этом факте, Мурашов счел нужным пояснить:
– Судья сказала ему на суде: «Ты привык убивать на войне! Ты стал убивать и потом, вернувшись домой!» Верно, Алексей, привык ты убивать-то? – последние слова Мурашов произнес с особенной интонацией, очевидно, намекавшей на какой-то прежний разговор.
– Но это же не так, – из-за ширмы выглядывает высокий и скуластый парень, подходит к столу, и в подтверждение слов припечатывает к столу тяжелый кулак. – Не так все было…
– У всех не так, – миролюбиво поддакивает Ефрем.
Его напарнику сидеть в зоне двадцать лет. Отвлекая от мыслей, клином осевших в мозгах, Ефрем переводит разговор на другую тему.
– Ты лучше вспомни, как тебя встретили в СИЗО. Вшей искали?
– Искали.
– Ну?
– Чего «ну»?
– Как искали?
– Да никак.
Мурашов уже начал выходить из терпения.
– Ты не темни, Алексей, ты же мне рассказывал. Значит, когда тебя втолкнули в камеру и закрыли за тобой дверь, ты услышал разговор двух зеков. Верно? О чем они говорили?
– Один сказал другому: «Пробей новичка!»
– Камера была большая?
– Нары в три ряда…
– Что было дальше? – не унимается Мурашов.