Сперанский 4. Коалиция
Шрифт:
Annotation
Четвертая книга из цикла "Сперанский".
Уже немало сделано, ещё больше предстоит сделать. Но времени на созидательный труд и модернизацию производства нет, приходится полагаться на команду. А самому герою предстоит туристическая поездка в Италию... В составе экспедиционного корпуса фельдмаршала Суворова.
Сперанский 4. Коалиция
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Сперанский 4.
Глава 1
Черкасск
16 февраля 1798 года
Мы предполагаем, а Бог располагает — незыблемая истина, объясняющая всевозможные порушенные планы.
Что я хотел, что планировал? Тренироваться, отрабатывать тактики, стрелять, а после еще и еще стрелять, совершать марш-броски, маневры. Я собирался лично выявить лучших стрелков, при этом не только из своих бойцов, коих собрал более сотни, но из условно своих, военторговцев, а так же из роты егерей, что прибыли ко мне даже того того, как я вернулся в Надеждово из Петербурга.
Всю дорогу из столицы в мои поместья, когда только получалось чуть отделаться от Катерины, ну и от еще одного товарища, я занимался разработкой тактик, вычерчивал карандашом рельефы местности и проводил сам с собой штабные игры. И подобное могло только казаться забавой, на самом же деле я сталкивался со многими трудностями даже ведя условный бой на листе бумаги. Воображение у меня хорошо развито, понимание, как может действовать мой отряд, имеется, ну а некоторый товарищ, когда был трезв, помогал разбираться с тем, как действовал бы противник.
Этот товарищ мог походя, посмотрев на карту сказать:
— Вот тут неприятель прорвет оборону, али зайдет вот сюда и тебе кресты над курганом. Давай выпьем, и я обстоятельно все расскажу и вместе найдем, как супостата бить.
И пил. И для того, чтобы этого попутчика уважить и, кабы опытный человек мог указать на ошибки, чем несколько скорректировать тактику автономного мобильного полка. У меня было разумение в какую сторону двигаться и что я хочу получить в итоге от участия в боевых действиях. Но понимания военных реалий не хватало. А Контаков, будущий мой заместитель все-таки не тактик и уж точно не стратег. Он гвардеец, который может исполнить приказ. Так что нынешний попутчик был важен, пусть так и не считала моя печень.
Ах, да, товарищ! Это Платов Матвей Иванович. Дело в том, что он сидел в Петропавловской крепости. По пьяни наговорил абы чего, за сабельку хватался и грозил порубать хоть императора. Нашлись провокаторы и вот казак уже в «вытрезвителе», самом элитном в стране, «Петропавловская крепость» называется [в РИ Платов так же отсидел в тюрьме примерно в это же время].
Если прибавить сюда, к пьяным россказням Платова, тот факт, что он был близок с Суворовым, как никак при взятия Измаила, почти половину от всего войска Александра Васильевича составляли казаки под командованием Матвея Ивановича. А езе суммируем то, что после Платов сошелся и с Зубовыми, которые чуточку подсобили ему в карьере. Так что попал казак, как кур в ощип. Впрочем, и я был в застенках по похожим мотивам.
Но тут начались амнистии и Павел Петрович, будто явив совсем иного человека, соглашался с Суворовым во всем и благоволил фельдмаршалу в этот момент, как, наверное, никому более при дворе. А так как Александр Васильевич знал лихого казачьего командира по своим походам в Османскую империю, то пожелал видеть оного и в Италии. Немалую роль сыграло ходатайство атамана Орлова.
— Да я же первым подписал ту бумагу под Измаилом. Это ж надо! Малыми силами брать непреступную крепость! Но я первым подписал, — уже изрядно подпивший, в очередной раз, объяснял Платов, почему Суворов так за него просил.
— Я слышал уже, Матвей Иванович, — часто я отвечал казаку, но то, будто меня не слышал.
Так что приходилось бывать в пути «свободными ушами» для Платова, который топил свою обиду в алкоголе. Но, что меня поражало — он на утро тренировался, даже когда кареты были на ходу. Со своим десятком опытных казачков, разгонялся и часто пугал наших кучеров да возниц, имитируя атаку.
На остановках казаки фехтовали и я присоединялся к ним, если только Катя не перегружала «Графом Монте-Кристо». Но наступало время обеда и мы, даже когда обедали прямо в каретах, что даже для Матвея Ивановича было не комильфо, всегда пили. Я старался схалтурить, пить меньше, или вовсе наливать себе воду, но это получалось не всегда. И когда не получалось обмануть Платова, я лишался жены. Почему-то Катя не хотела ехать в одной карете с пьяными мужиками, которые с одной стороны часами восхищаются ее красотой, умом и всем-всем-всем, но с другой стороны, в карете стояло такое амбре…
Платов был уверен, что это я его вытянул из тюрьмы, да, Суворов сказал свое слово, но многие знали о моих разговорах с фельдмаршалом, которые проходили наедине, возбуждая народную фантазию. Вот и половину действий фельдмаршала объясняли моим влиянием. Как же? Ведь с ним сам Безбородко дружбу ведет, да и строптивый старик-Суворов отчего-то поддался уговорами именно Сперанского. Ну а я и не переубеждал, считая, что могу с такого вот чувства долга Матвея Ивановича, как и общественного заблуждения в отношении себя, что-то, да заполучить материально-ценного.
А в дороге нас настигло два письма. Одно, от государя, а другое от атамана Донского казачьего войска Василия Петровича Орлова. И я завис. В какой-то момент подумал, что просто не попаду в Итальянский поход, и окажусь пустословом, если не трусом.
Мне предписывалось стать временным главой Особого Правления по делам Донских калмыков. Павел Петрович посчитал, что раз у него где-то в тех краях есть некий действительный статский советник Сперанский, столь ловкий в делах законотворчества, да еще исполнительный… Мало того, как стало известно императору, он не прочь дружбу вести с казаками, так пусть послужит.
Вот правда, зачем? Не хочу. Все-таки чудит наш помазанник Божий. И я понимаю почему. Очень скользкий вопрос насчет пребывания калмыков на Дону, а я, вроде бы еще нигде не прокололся, за чтобы ни брался. А еще серьезные чины из Петербурга не сильно рвутся заниматься такими вот, по мнению многих, мелочными и неблагодарными делами.
Я-то уже настроен на совсем иные дела, во мне просыпается воин, романтика войны и все такое. А тут разбирать новые Авгиевы конюшни. Но прошел первый эмоциональный порыв, полный негатива и отрицания, и я стал думать более рационально, может даже масштабами государства.