Сперанский 4. Коалиция
Шрифт:
— Понимаю и согласен. Дым отечества нам сладок и приятен, а я люблю своё Отечество, посему буду премного благодарен, если напишите реляцию в Адмиралтейство. Но я хотел бы просить вашего содействия в ином деле, — сказал я и встал, вспоминая, куда засунул подготовленную ранее бумагу, когда отправил Ромео собирать Совет.
— Что в моих силах, посодействую. И я благодарен вам, что не вышло недопонимания, и мы говорим на одном языке, языке любви к Отечеству и верности его величеству российскому императору Павлу Петровичу, — с некоторым пафосом произнёс Ушаков.
В этом времени такие слова про Родину и особу императора никогда не произносятся спокойным тоном,
— А, вот… — нашёл я бумагу и подал её, как бы между делом, Ушакову.
Адмирал читал и быстро приходил в растерянность. Учитывая, что текста было всего-то на пару предложений, лицо Ушакова стало моментально удивлённым.
— Но, как же так? Мальту принял сам государь, в тех обстоятельствах это казалось на грани приличия. В европейской политике назрела вынужденная потребность в русском флоте и армии. Это не давало тем же англичанам высказаться против русского присутствия на Мальте. Но то, что вы предлагаете… — Ушаков отложил лист бумаги и уставился на меня.
— А разве что-то сильно меняется для того же Триеста? Или русскому флоту не нужны базы в этом регионе? Сколько у вас кораблей? — сыпал я вопросами.
— Достаточно для решения любой задачи, — уклончиво ответил адмирал, чем ещё больше расположил себя.
Нельзя никому сообщать информацию стратегического характера. Вот только можно же сосчитать те вымпелы, которые пришли к Триесту. К примеру, к городу подошли сразу одиннадцать линейных кораблей, восемь фрегатов, какое-то количество бригов и брандеров. С этим флотом можно пробовать бодаться и с французами. Но уже доподлинно известно, что Ушаков сформировал эскадру прикрытия Мальты, и там не может быть лишь два линкора и, пускай с пяток фрегатов, иначе нет смысла в такой вот эскадре. Так что, да, русский флот прирастает и теперь становится ещё более сильным за счёт стран-лимитрофов. Пусть не обижается на мои мысли Неаполь, Триест и всякие там Рагозы с Мальтами, но в сравнении с теми странами, которые нынче вершат европейскую политику, они малы и нежизнеспособны. Это доказал в иной реальности Наполеон, когда создал Иллирийские провинции на Адриатическом побережье.
— Вы меня поправьте, ваше высокопревосходительство, если я не прав. Далёк я от флота, но иногда стоит посмотреть на проблему со стороны. Так вот, почему бы не иметь, к примеру, две эскадры… Пардон, три. Одна — Мальтийская, вторая Адриатическая, третья… Эгейская. Разве не нужен тогда Триест, чтобы иметь возможность не только базироваться, но и чиниться там, — эмоционального говорил я, однако, не видел огня в глазах Ушакова.
— По вашему разумению, тогда и Катарская бухта нужна, желательно и Таранто. А еще Будва. Там есть остров святого Николая и остров Стефания. Ещё и крепость, — Фёдор Фёдорович снисходительно улыбнулся. — Вы думаете, есть в моём флоте хоть один офицер, который о таком не мечтает? Разве может широкая православная душа быть замкнутой в Балтийском и Чёрном озёрах? Но Господь не дал России окончательно разгромить турку, чтобы свободно ходить в Средиземное море. С отрывом от метрополии нам не выстоять. В Севастополе строятся корабли. Заложено сразу четыре линейных корабля. Флоту быть! Но там, на Чёрном море. И Мальту удержим ли, коли через Геркулесовы столбы домой плавать будем? Турка перекроет проливы, и всё, тут же перекроют англичане.
Наконец-то я вывел адмирала на эмоцию. И что могу сказать?.. Часто в нашей жизни мы останавливаемся перед такими трудностями, которые можно описать фразами: «это слишком трудно» или «это невозможно», а ещё «так никто не делал, наверное, так нельзя». И вот эта вера в то, что невозможно, что раз до того никто не отважился на что-то, значит это «что-то» нельзя водворить в жизнь, губит многое.
А разве Семёну Дежнёву не говорили, что то, что он готов был сделать, невозможно? Уверен, что говорили многие, а он взял и сделал. Разве не было тех, кто прямо кричал, но так тихо, чтобы только император не услышал, что нельзя брать под своё крыло Мальту? Ещё как были, есть и даже будут такие. Однако, вот он Андреевский флаг, который действует с опорой на базу на Мальте. А Пётр Великий?
Так что я не видел в том, что предлагаю, что-то сверх неисполнимое, фантастически невозможное, напротив, всё можно, и России нужно брать свою долю итальянского пирога. Сейчас русский солдат идёт к Удине, чтобы там проливать свой пот и кровь за то, что австрийцы рассчитывают, мало того, говорят в полный голос: взять под свой контроль Северную Италию. Так пусть дадут и русским чуточку своего «уголка счастья». Вот сейчас прозвучит крайне противоречивый лозунг для людей из того будущего, откуда я прибыл. Даёшь русскую Ревьеру!
— Вижу, что вы разочарованы, Михаил Михайлович, — Ушаков запнулся и посмотрел на меня пристально. — Вы же не против такого обращения? И уж простите, но дозволяю вам ко мне также по имени-отчеству, но вне службы… Так вот, вы разочарованы, но ваши идеи велики, они мечтательны. А жизнь она иная. Просто государь скажет «нет», и всё.
— Не соглашусь, ваше высокопревосходительство. Если мы начнём эту работу, то у нашего государя, это самое малое, будет намного лучше переговорная позиция. Ведь проще отдавать то, что можно отдать, пусть и не хочется, чем идти на уступки там, где это ну никак нельзя делать, — на одном дыхании сказал, я и был одарён внимательным взглядом, изучающим и серьёзным.
— Хм… Признаться, в таком ключе я не думал. И вправду, не начнут же австрияки войну, право слово, всяко договориться захотят. А нам будет что предложить, — задумчиво сказал Ушаков.
Я не такого хотел. Как истинный попаданец считаю, что невозможное возможно. Но если для того, чтобы моё начинание не кануло в Лету, да, согласен и на такие вот формулировки. Впрочем, не факт, что получится. Тогда, что ж, у нас будет, чем торговать — Триестом.
— Возьмите! Прочтите! — сказал я и подал другой лист бумаги.
— Ваше Императорское Величество, взываем к вам, императору Великой Российской империи, Великому Магистру госпитальеров и всем в Европе известному рыцарю, что не страшится во имя защиты убогих и простых обывателей вызвать иных монархов на дуэль. Просим у вас защиты и сохранения свободы нашей, как… — Ушаков перестал читать и воззрился на меня. — Кхе… Да вы плут, уж простите. Так чувствами нашего благословенного императора играть. Вот нынче сомнения берут, что сие невозможно. А подпишут люди из магистрата Триеста такое письмо к императору?
— Они ждут нашего решения в соседнем доме, ваше высокопревосходительство, — сказал я, улыбаясь, как и подобает плуту, хитрой улыбкой.
— Это ваши лесопилки гонят добрый лес и доску из Гомеля и Речицы, что в Белой Руси? Дуб, даже годичной сушки, а нынче обещали двухгодичной? — перевёл тему Фёдор Фёдорович.
— Не токмо мои, — отвечал я.
— За то спасибо, — сказал Ушаков.
— Хорошо то, что выгодно всем. Мне серебро идёт, флоту добрый лес, а скоро ещё и выпуск парусины налажу, да можно подумать, как заказ сделать на Луганский завод, дабы оный листы металлические поставил для обшивки днища кораблей, — не полез я за словом в карман.