Сперанский 4. Коалиция
Шрифт:
Скоро послышались частые выстрелы со стороны крепости, а мой отряд уже стоял на перекрёстке дорог, которые вели к Сент-Джусу.
— Вижу отряд. Три сотни, спешат в крепость. Бегут, идут нестройно! — прокричал наш наблюдатель, который залез на крышу ближайшего здания.
— Бах-ба-бах, — послышались пушечные выстрелы со стороны второго нашего отряда.
Значит, у них столкновения начались ещё раньше, и карронады разрядились. Судя по звукам, в резерве оставили только одну. Большой навал был на соседей. В каждом из трёх отрядов по двадцать пять стрелков, у меня только на пять больше, и по четыре карронады. Этими силами, а также гранатами и десятью ракетами на каждый отряд,
— Готовь три ракеты! — приказывал я. — Пушки товсь!
Уже были скинуты навесы над фургонами, убраны колёса и закреплены подпорки. Всё готово для залпа.
— Вижу! Держу! — закричал один из стрелков, забравшийся на крышу.
Это означало, что он взял на прицел цель и ведет её, ожидая разрешения на огонь. Я выжидал, понимая, что нужно подпустить ближе. И враг не видит пушек. Их зарядили и закрыли борты, которые откинутся прямо перед выстрелом. Иначе французы, опять же, не побегут на пушки, не идиоты же они. Вместе с тем, мне нужно было ошеломить, сразу уничтожить, чтобы сломать сопротивление. Делать всё быстро, так как у причала стоят ещё три фрегата и один линейный 64-пушечный линкор венецианцев. Думаю, что такие призы всяко нужны России. Нельзя дать возможность выйти им из бухты. Нельзя дать уйти и гражданским суднам, которых также немало в порту. Война должна себя кормить и сытно. А я сильно потратился на подготовку и снаряжение своего отряда.
А ещё вот прямо сейчас должен был подходить русский флот. Моя атака — это синхронизация с десантной операцией Ушакова. Русскому флоту вроде бы как нужна была база в Триесте, чтобы иметь возможность блокировать остальной венецианский флот, который усилен тремя французскими линкорами, если верить той информации, что у меня есть.
Но нет моряков наших, не виднеются паруса, а должны. И вообще ума не проложу, как с Ушаковым связался Суворов или наоборот. Скорее, это Фёдор Фёдорович запросил о возможности помощи, но как? Когда успели без телефона да телеграфа? Я уже не раз удивлялся, как в этом времени умудряются обходиться без постоянной связи.
— Бей! — закричал я и открыл рот.
Взрывы от карронад не менее громкие, чем от других пушек, несмотря на то, что это орудия намного меньше остальных своих собратьев. Так что получить лёгкую контузию очень даже можно. Открытый рот слегка помогает пережить звуковой эффект от выстрела.
Выскочившие на маленькую площадь, которую из себя представлял перекресток трёх дорог, французы были сметены картечью. Карронады для того и создавались, чтобы с ближних дистанций бить по вражескому кораблю картечью. Кровавое месиво сразу же дополнило недостающие войне краски. Вот теперь всё, как должно быть: вонь от дерьма, ошмётки тел, крики и хрипы умирающих людей, кто-то успевает заплакать, оплакивая свою жизнь, которая вот прямо сейчас заканчивается.
Затошнило, подступил такой ком к горлу, что я с огромным трудом сдерживал рвотные позывы. Нельзя, никак нельзя показывать своим воинам мою слабость. Это же понимали и другие члены отряда, которые сдерживались.
Наступила некоторая пауза, которая нужна была и нам и французам для осмысления случившегося. Между тем, к нам никто не прибыл в помощь, а вот французы пополнились ещё одним отрядом, который также устремился к крепости. Но уже чистились наши пушки, уже стреляли по готовности мои стрелки, что на крышах, а я смотрел, как ползёт молодой, совсем ещё мальчик, француз, таща своё тело, оставшееся без ног. Он хочет жить, куда-то ползёт, а ведь осталось ему видеть этот мир минуты, пока не истечёт кровью.
Я встряхнул головой, прогоняя все чувства, эмоции. Это работа. Нужно сделать её так, чтобы мои люди или я сам не были вот такими вот, как этот обречённый на смерть безногий француз.
— Товсь ракеты! — приказал я, наблюдая, как французы готовятся прямо-таки навалиться на нас всеми силами.
Это… самоубийственная атака, которая заберёт ещё, может быть, пять десятков жизней французов. И всё это для того, чтобы оставшиеся республиканцы имели возможность пробиться через заслон. Безумству храбрых поём мы песню!
Пауза позволила зарядить орудия, и когда отчаянная толпа противников рванула к нам, выстрелы унесли ещё большую жатву, чем я предполагал. Не учли французские офицеры и того, что теперь дорога уже не особо предназначена для бега. Внутренности людей, кровь, как и сами тела погибших — это всё заставляло живых и рвущихся в бой французов спотыкаться. Создавались заторы, а мои стрелки всё стреляли и стреляли.
— Ракеты бей! — прокричал я, и три снаряда вначале зашипели в трубе, а после почти по прямой траектории рванули в скопление противника.
«Бамс», — прозвучал чуть приглушённый звук взрыва, и ракеты, начинённые горючей смесью, сбив до того силой кинетического удара не менее пяти французов, расплескали на врага и мостовую жидкость на основе нефти.
Много такой жидкости в ракету вложить не получалось, но огонь в толпе… Он же передаётся от одного к другому, и нет большего страха у любого живого создания, как перед огнём.
— Тыщ, — выстрелил я из револьвера, останавливая одного из самых ретивых французов, который вырвался в мою сторону из разгорающегося огненного Ада.
— Помощи! Хватит! Сдаёмся! — кричали одни, другие враги орали от боли, были и те, кто оказался непримиримыми и шёл вперёд, стремясь зубами, когтями, но нанести урон нам, их палачам.
Скоро в городе, даже заглушая звуки боёв, послышался топот копыт. Наша задача была решена. Теперь французов будут резать конные воины, соревнуясь в том, на чьей сабле или пике будет больше республиканской крови. Но считать ли такое вот истребление проявлением исключительной жестокости нас, варваров в понимании европейцев? Была не договорённость, а прямой приказ не убивать тех, кто бросает оружие, о мирных говорили особо. Я дам город «пощипать» и буду в этом даже одним из первых, точнее не я, а мои люди, но без крови. В морду кому дать, так это ладно, а убивать нельзя. Так что я не считал нас исключительно жестокими, но достаточно жёсткими, чтобы слава о неминуемой гибели при встрече с «дикой дивизией» летела вперёд и помогала нам делать свою работу.
— Сигнальную ракету! — приказал я, и жёлтая ракета устремилась в небо.
Это означало, что нужно начинать вторую часть плана, оставляя остатки гарнизона коннице и наверняка уже входящим в город егерям.
— Есть синяя! — прокричал один из моих людей и сразу же добавил. — Есть зелёная.
Это означало, что второй и третий отряд готовы к выдвижению в сторону порта. А вот сигнальной ракеты со стороны замка не было. У них белая ракета, пуск которой оповещал бы о взятии крепости под контроль. Наши егеря и часть казаков, которые имели дело с пушками, именно туда и должны были направляться, чтобы иметь возможность поддержать огнём захват кораблей. Я очень рассчитывал, что команды не успеют добежать до своих кораблей, и получится принудить к сдаче целые и невредимые фрегаты и линкор.