Сперанский
Шрифт:
Здравый ум не обманывал Сперанского, не внушал ему бесплодных надежд, но давал ясное сознание того, что прежних успехов на поприще государственной службк он иметь уже никогда не будет. Тем не менее высокие должности и власть были по-прежнему привлекательны для него. Почему?
Письма Сперанского из Пензы содержат вполне определенный ответ на этот вопрос. С несвойственной ему прямотою, в чем-то даже грубоватой, и с редкой настойчивостью Михай-ло Михайлович заявлял в них, что в высоких государственных должностях он видит в первую очередь средство очистить себя от несправедливо возведенной на него хулы, способ восстановить общественный почет и уважение к себе.
Мне
В этом же письме Михаил о Михайлович сообщал своему приятелю, что ему стали известны разговоры о том, что, будучи возвращен в столицу, он будто бы не может быть помещен иначе, как на место Аракчеева. В связи с чем он просил Столыпина всячески и повсюду опровергать подобные домыслы.
Спустя два месяца Сперанский снова будет внушать своему другу, что его жизненные планы весьма скромны.
Я ненавижу ложной скромности, особливо с друзьями: она мне кажется гнусным притворством; но говоря с вами, как с собственною моею совестию, ни в сердце, ни в мыслях моих не нахожу я важных побуждений принять деятельное в сем предмете участие. Я желаю появиться в Петербурге, но в виде самом простом и незначительном; желаю для того только, чтоб докончить мое очищение и с благопристойностью оставить навсегда службу.
Летом 1818 года в Пензу заехал по пути в свои саратовские имения управляющий Министерством иностранных дел граф К. В. Нессельроде. Михайло Михайлович, бывший с Карлом Васильевичем в добрых отношениях еще в Санкт-Петербурге, попросил его поговорить при случае с императором Александром о том, не сделает ли он бывшего своего госсекретаря сенатором. Нессельроде посоветовал Сперанскому обратиться с письмом к государю, что тот немедленно исполнил. I августа 1818 года Михайло Михайлович направил Санкт-Петербургскому военному губернатору и управляющему Министерством полиции С. К. Вязмитинову послание для императора Александра, в котором просил себе звание сенатора, соглашаясь при этом остаться на должности пензенского губернатора «на некоторое время, если угодно будет. Сергей Кузьмич вскоре ответил, что передал письмо государю, который «соизволил принять оное весьма милостиво и оставить у себя».
Желание стать сенатором Сперанский выразил тогда же и своему всегдашнему покровителю графу В. П. Кочубею. Виктор Павлович занимал в то время должность председателя департамента гражданских и духовных дел Государственного совета [18]. В письме к Кочубею от 21 сентября 1818 года Михайло Михайлович сообщал, что просит и желает одной милости, а именно: чтобы сделали его сенатором и потом «дали бы в общем и обыкновенном порядке чистую отставку». «Поеле я побывал бы на месяц или два в Петербурге, — признавался он, — единственно для того, чтобы заявить, что я более не ссыльный и что изгнание мое кончилось».
Время, прошедшее со дня изгнания Сперанского из Петербурга, растворило неприязнь к нему в столичном обществе, распыленную его недругами. Да и сами эти недруги умолкли после того,
16 июля 1817 года Михайло Михайлович получил письмо от бывшего своего соратника по финансовой реформе министра финансов Д. А. Гурьева. Дмитрий Александрович вспоминал ту финансовую реформу, которую Сперанский, в бытность свою государственным секретарем, сумел провести и за которую их обоих в ту пору травили: «В 1810 году вас и меня поставляли виновниками быстрому тогда возвышению ажио… Все, чего, кажется, оставалось желать, ограничивалось тем, дабы сколько возможно сохранить достоинство ассигнаций до благоприятнейших обстоятельств: в чем довольно и успели; ибо 4-рублевая цена ассигнациям на серебряный рубль постоянно удержана в течение 7-ми лет.
Вы сему главным были виновником, споспешествовав в 811 году к умножению налогов и усилив тем государственный доход гораздо выше моих предположений».
Переписка с Д. А. Гурьевым станет ниточкой, которая свяжет Сперанского с общегосударственными проблемами. В своих письмах к министру финансов он будет давать советы по оздоровлению финансов, которые высоко оценит император Александр. И, возможно, именно за эти советы его величество наградит пензенского губернатора пожалованием ему 23 января 1818 года пяти тысяч десятин земли в Саратовской губернии. 17 июля 1819 года государь прибавит к этому пожалованию еще пять тысяч десятин в той же губернии, из которых 350 десятин составят пашню и 768 — дровяной лес.
Помимо Д. А. Гурьева, Сперанский в бытность свою пензенским губернатором вел активную переписку с тогдашним министром духовных дел и народного просвещения А. Н. Голицыным. Среди русских сановников Сперанский отличался повышенной религиозностью. На этой почве и наметилось его сближение с князем. Александр же Николаевич, в свою очередь, был в рассматриваемое время близок с императором Александром, который после грандиозной победы над Наполеоном все более подпадал под власть религиозно-мистических настроений.
В письмах к А. Н. Голицыну из Пензы Сперанский восторгался Манифестом от 24 октября 1817 года, провозгласившим соединение Министерства просвещения с ведомством духовных дел, расхваливал деятельность Библейского общества, обещал оказывать личное свое содействие библейскому делу в Пензе. Осведомленный о симпатиях Александра и Голицына к различного рода пустынникам и затворникам, Михайло Михайлович как-то попросил у князя содействия в получении у государя краткого отпуска, необходимого ему, как он подчеркивал, специально для посещения Саровской пустыни, где он надеялся найти силу «внутреннего христианства». Отпуск был дан, и Сперанский съездил в это святое место и сразу сообщил о данной поездке Голицыну, а тот, в свою очередь, довел этот факт до сведения императора Александра.