Спеши вниз
Шрифт:
— А с какой стати? Он, что, сам был огородник?
— А то как же. И еще какой! «Пачкать руки тебе не придется, Артур, — говаривал он, — не то, что мне. Тебе останется только управлять конторой, как настоящему джентльмену». Но я никак не мог сговориться со стариком. Взбунтовался, обрубил причалы и прожил всю жизнь среди развлечений, развлекая не себя, а других.
Чарлз добрался до последнего листа сигары.
— Что поделать, если я вам кажусь типическим явлением, — сказал он. — Как и вы, я тоже оторвался от размеренной, скучной жизни, но не потому, что я особенно брыкался или бунтовал. Я и не воевал против обыденщины, просто она меня не приняла. Я, собственно, никогда
— Никакой разницы, — авторитетно заявил мистер Блирни. — Вы не хотели вступать в нее потому, что не получили от нее, чего хотели.
— А как вы полагаете, чего я хочу? — спросил вдруг Чарлз.
Он ожидал, что мистер Блирни пустится в обычные чувствительные абстракции вроде того, например, что «вы бродяга по натуре, как и все мы, вам надо яркости и разнообразия, первые роли и отзывчивое сердце под корсажем». Он вызывающе смотрел на мистера Блирни.
— Так чего же я хочу? — повторил он.
— Нейтральности, — сказал мистер Блирни спокойно и не задумываясь.
Чарлз, не говоря ни слова, посмотрел на него.
— Ну же, коллега, опровергайте меня, если можете, — сказал мистер Блирни. — В нашу лавочку приходит именно тот, кто ищет нейтральности. Кто не хочет участвовать во всей этой глупой катавасии ни на той, ни на другой стороне. Не хочет тратить времени и сил на то, чтобы зубами и ногтями нападать и отбиваться. Хочет жить, как ему вздумается.
Чарлз был смущен и подавлен. Этот старик видел его насквозь. Как безошибочно выбрал он самое определение. До сих пор он ставил себе одну цель за другой, и каждая оказывалась недостижимой: экономически — автаркическая бедность; социально — ничем не нарушаемая безвестность; эмоционально — сначала большое чувство, а потом ограниченное и строго отмеренное утешение. А теперь он ценил свое убежище просто потому, что с помощью новоприобретенного богатства оно давало ему возможность быть над схваткой, а кроме того, и достаточный досуг для размышлений, которые оградили бы его от новых безумств.
— Кстати, внизу для вас лежало письмо, коллега, — сказал мистер Блирни, легко перескакивая с темы, которую он исчерпал. — Так я его захватил сюда.
Чарлз разорвал конверт. Толстый лист гербовой бумаги и письмо, отпечатанное на машинке.
Мой дорогой Ламли,
Посылая Вам прилагаемый контракт на три года, который Вы, надеюсь, подпишете, я рад заверить Вас, сколь высоко оценил я Вашу работу за те несколько месяцев, что Вы помогали мне. Вы ценный противовес для тех, более легковесных, сказал бы я, элементов, из которых состоит наша семерка, и я пришел к заключению, что я определенно нуждаюсь в Вашем сотрудничестве. Не будете ли Вы так добры считать этот контракт совершенно конфиденциальным, поскольку до сих пор я не в состоянии был предложить аналогичных условий ни одному из Ваших коллег.
Примите мою высокую оценку Вашего труда и пожелания многих лет нашего плодотворного сотрудничества.
Ваш искренне
Теренс Фраш.
— Стаканы и бутылки в буфете, Артур, — сказал Чарлз. — Не достанете ли вы их? У меня что-то голова кружится.
— Надеюсь, никаких неприятностей, коллега? — спросил мистер Блирни, наливая четыре стакана виски.
— Наоборот, наоборот, — слабо возразил Чарлз. — Я принят в дело. Он прислал мне договор на подпись.
— Давно пора, — весело воскликнул гость. — Здорово, здорово! И явный резон, чтобы в час файв-о'клока выпить все это до дна!
Они залпом опрокинули по первому и принялись отхлебывать из вторых в полном соответствии с принципами мистера Блирни.
— Ну, мне пора, — сказал он, когда они закончили
Оглушительно хохоча, он вышел из комнаты.
Чарлз стоял у окна, глядя на дождливое небо. Нейтральность. Наконец-то он ее обрел. Непрерывная борьба с обществом, отступление с арьергардными боями теперь закончились вничью. По сути дела он и сейчас был не ближек обществу, не больше признан им, чем когда был мойщиком окон, преступником или слугой. Просто общество решило, что ему следует платить и платить как следует, чтобы извлечь выгоду из его необычного положения. Для его компаньонов по семерке мистера Фраша это была работа как работа. Они работали здесь, как работали бы в промышленности или в коммерции. Но для него это было перемирие, ведущее, по-видимому, к длительному вооруженному миру. Здесь для противника не могло быть прощения, но ни одна из сторон в ближайшее обозримое время не намеревалась переходить в атаку. Тарклз, Хатчинс, Локвуд, Бердж, Родрик — ни один из них не мог бы ни презирать, ни уважать его. Они только смотрели бы на него с беспокойством, качали бы головами и завидовали бы его гонорарам. Ни к чему эта их зависть, но она менее обременительна, чем их презрение или одобрение.
Загудел телефон, и голос швейцара проквакал в трубку, что его желает видеть какая-то леди.
— Как ее фамилия? — спросил он.
После короткой паузы та же лягушка проквакала:
— Мисс Флендерс, сэр.
Он не знал никого, ни мужчины, ни женщины, чья фамилия хоть сколько-нибудь напоминала бы это знаменитое имя. [18]
— Пожалуйста, пропустите ее ко мне, — сказал он.
Кладя трубку, он почувствовал, как легкое, быстрое содрогание прошло по всему его телу, словно бездушная пластмасса пыталась предостеречь его: ты не то сказал.
18
Героиня романа Д. Дефо «Моль Флендерс».
Вероника вошла так непринужденно, словно в Дубовую гостиную.
— Я не уверена была, стоит ли называть свою настоящую фамилию, — сказала она, — вот я и назвала первое, что пришло в голову. Моль Флендерс. Я как раз о ней читаю.
— Я никак не мог дочитать эту книгу, — сказал он. — Там что, счастливый конец?
— Не совсем. Она не кончается, а просто обрывается. Моль Флендерс становится респектабельной и кается, но это и так ясно с самого начала.
Он смотрел в сторону, стараясь приглушить сознание того, как она красива, как опасна была для него и как опасна может стать снова.
— Я не люблю, когда с самого начала ясно, чем все кончится. А вы? — спросил он.
Она подняла темноволосую головку и молча посмотрела на него. Под его черепом кузнечные молоты обрушивали удары на железные наковальни.
— А вы? — настойчиво повторил он.
— А я никогда об этом не думала, — медленно сказала она. — Всегда могут быть неожиданности.
— Какие, например?
— Чарлз, пожалуйста, не будьте таким чужим и неуклюжим. Вы прекрасно понимаете, что я хочу вам сказать. Одно время казалось, что наши, — она помедлила, — наши отношения безнадежны. Казалось, что продолжаться это не может. Но все изменилось, и таким чудесным образом.
Мысленно он перевел это так: Вы теперь богаты, вы обеспечены не меньше Родрика. И вы намного моложе.
— Я не вижу особых перемен, — сказал он упрямо. — В отношениях между нами, хочу я сказать.