Спи, крольчонок
Шрифт:
– Я, мил человек, по юности в разведчиках хаживал. Когда война еще не окончилась толком.
– не отрываясь от бумаг отозвался старший лесничий. Рокос гордо хмыкнул, приосанился. Эскеру стало ясно, что попасть в напарники к Сепеку было честью и абы кого на такой пост не назначали.
– Грамотности понахватался , куда без нее? Взял ты, допустим, пленного, при нем - депеша. Допросить пленного надо? Надо. По нашенски не балакает- к чему язык низших учить, верно? Так что уж тут надо вежливость и культурие проявлять, на его родном посекретничать. А потому и депешу вскрыть, изучить всесторонне. Их тогда редко в чары оборачивали, не то, что ваша
– Низших?
Сепек отклеил взгляд от письма, которое вычитывал пристально, точно уча наизусть. Прочие документы отдал уже Рокосу, медленно, по слогам, осиливавшему печатные буквы всеобщего.
– Людей. Не-эльфов. Бросьте сударь. Не с большой дороги сюда забрели. Сами знаете, как оно тогда случалось.
– Сепек оставил в покое "мил человека" и Эскер сообразил, что игры кончились.
– Низшие все те, кто не высший. Логика такая у них наблюдалась, занятная.
Как оно тогда случалось, Эскер действительно знал. Политика Иерархии на оккупированных территориях прописывалась просто. Часть населения могущая представлять опасность ликвидировалась на месте, часть присмиряли и оставляли трудиться, часть вывозилась в то, что представители Иерархии в дальнейшем нейтрально именовали "коррекционными трудовыми лагерями". Отчет об одном таком освобожденном " коррекционном трудовом лагере" Эскер изучал в архивах. Составляли доклад, когда совместными армиями союза королевств и империи оккупантов погнали прочь. Из десяти скорректированных в лагере выживал один.
Тех же из человечьего племени кто владел волшебством или же проявлял зачататочные способности, уничтожались особенно оперативно. Отдельные подвергались препарированию. Иногда еще находясь в сознании. Но в конечном счете умерщвлялись всегда. Низшие не должны чувствовать Силу, управлять ею. Потому что они низшие.
Вот тогда людские колдуны и колдуньи впервые стали в строй. Сами ,без просьб и посулов. Сами пошли в бой, жгли огнем, били молниями, растворяли кислотой, обращали в прах. Правильная мотивация - мощная штука.
Сепек отобрал у Рокоса документы, сложил их вместе с письмом в аккуратную стопку, протянул Эскеру.
– Примите обратно, господин магик. По приглашению и просьбе самого Актуриуса Сорриниуса де Сервантеса к нам пожаловали, без фанфар да карет. Мерин, что милей ниже к сломанной ольхе привязан, так понимаю ваш?
– Мой.
Сепек хохотнул, пихнул локтем хмурого Рокоса.
– Ха! А ты все "хозяина поди сожрали", "сбрую с седлом продадим"! Торопыга!
Младший лесничий буркнул мрачное и поправил цеховой знак, прикрепленный к плащу.
– Ну, господин Эскер ан Ауритус, дознаватель третьей категории, добро пожаловать на приграничные земли королевства Канеб. Дозволите торжественно сопроводить?
– Дозволяю. Сопровождайте, только не слишком торжественно.
Они спустились с холма.
Начинался дождь.
***
– Бабушка?
– Что, крольчонок?
– Мне снилась тетя, бабушка. Она мне пела бабушка, про медвежонка и мед.
– И что медвежонок?
– Его покусали пчёлы бабушка! Одна ужалила прямо в нос, медвежонок захныкал и убежал. А его мама - ну, медведица, она ему слезы утерла и угостила дикими сливами. А папа - ну, медведь - он принес медвежонку рыбки. И они вместе пошли гулять по лесу!
– Славная песня, ушастик.
– Я только ее всю не помню! Очень хочу попеть , но всю не помню.
– Это ничего, крольчонок.
– Бабушка, а еще мне снился дядя. Он был большим и сильным, брал меня на руки и побрасывал. И смеялся . Бабушка, а еще... Ты плачешь, бабушка?
– Нет, крольчонок, что ты. Усталые глаза, иногда сами собою слезу дают.
– Я тебя расстроил...
– Что ты, нет. Расскажи еще про свой сон.
***
– Так что там за морализаторская лекция случилась, господин Сепек?
Троица свернула с холмов, спускаясь сквозь сумерки и трещоточные композиции цикад. Дознаватель подвесил над собою простенькое заклинание, левитирующее в полуметре над темечком крошечным лиловым фонариком. Фонарик отпугивал гнус, отклонял дождевые капли и не пускал слепней лакомиться лошадьми лесников и Эскеровым мерином.
Рокос , надувшись сделал вид что рассматривает гриву своей кобылы. Сепек скривился, но разъяснил
– В долине, сударь магик, руины крепости Иерархии, которую не приметить сложно. В ней - эльфийские ценности. Так у нас треплются. Годами туда не лезли, боялись сглаза...
– Сглаза?
Эскеровский мерин по кличке Конъюнктивит зевнул, показав всем желавшим и нежелающим лицезреть роскошную картину желтых стёсанных зубищ. Дождь зарядил с утроенным усердием.
– Гнилое это место. Гиблое.
– смуро повторил Сепек уже выданное им ранее предупреждение.
– Говорили, заклинатели остроухих напортачили, открыли темные фолианты свои на тех страницах, куда заглядывать не надо. Ну и выжрала осечка их гарнизон крепость, долину и речушку, леса кусок. Туда долго не совались. А недавно - начали. Думали, прошло времечко, а сокровища, дескать, лежат. Доспехи разукрашенные из серебра и мифрила, посохи заклинателей ихних, черными алмазами увенчанные. Ятаганы да сабли, легкие, острые. Ну и награбленное - что у людей, гномов и прочих отняли. Молва гундит, олухи слушают, варежку раззявили, слюни пускают.
Сепек умолк, выразительно посмотрев на напарника. Рокос по-прежнему теребил гриву коняги и в беседу не встревал.
– Ну, сударь магик, слушают, стало быть, после слюни подберут и лезут в развалины. Иные даже поначалу возвращаться с добычей сподобились. Некоторые из наших, кому особенно в кошельке жмет.
– Рокос скис окончательно.
– тоже туда перлись. Днем то служба, а ночью - сам себе хозяин.
Старый лесничий вдруг расхохотался.
– Ночь! В проклятое место! Вот что жадностью то творит. Ни призрак, ни вурдалак, ни демон не страшен, когда на кону куш. Только куш то он, порою того не стоит. Вовсе не стоит. Помирать народ начал. Кто вовсе не вернулся, а кого назад в бреду принесли. А потом они... тоже того.