Спи, моя радость
Шрифт:
– Друзья… Да, конечно. С наступающим тебя.
В голосе мамы звенит печаль. Она догадывается, что из года в год я праздную в пустой квартире, но никогда не говорит об этом. Уважает мой выбор, хотя и волнуется. Пусть лучше не представляет, как мне в предновогодний вечер плохо.
Возвращаюсь не несколько ступенек вверх и целую её в щеку.
– Взаимно. Я позвоню. – Отхожу и понимаю, что лицо горит от нервов. – Прости, что крикнула. Последний номер, очень большая нагрузка. Устала. Понимаешь?
– Яр, у тебя всё в порядке? –
– Все прекрасно! – добавляю в голос тепла и веселья. – Не волнуйся. Папе привет! – касаюсь её плеча и быстро убираюсь прочь, потому что слёзы сейчас сами собой брызнут из глаз, и тогда я не смогу ничего объяснить.
Вылетаю из подъезда и заглатываю летящие навстречу снежинки. Они секут щёки, врезаются в ресницы и ползут слезами по коже.
Ненавижу зиму. Ненавижу снег. Ненавижу себя за то, что люблю призрака из сна.
3
Не рядом. Не вместе. Навсегда.
Просто-непросто, но нужно так.
Ты где-то там, а я здесь. Не беда.
Каждый по-своему счастлив. Да?
В офисе мрачно, как всегда. Журналисты распивают чай возле окна и бурно обсуждают любовный скандал известного местного музыканта. Белобрысый, синеглазый, накачанный мешок без мозгов снова отличился. Вечно улыбается в камеру, как идиот, таскается с кучей баб, а потом не они между собой не могут его поделить.
– Яр, ты с ума сошла? – Навстречу вылетает взъерошенная Ксюша – верстальщик.
Я холодно отодвигаю её и, выровняв спину, захожу в кабинет. Мой компьютер раскурочен, на рабочем столе творится изысканный беспорядок. Непонимающе оборачиваюсь.
– Что происходит?
Дверь, не успев закрыться, распахивается, и красное лицо главного редактора выпячивает на меня светло-карие глаза с паутиной капилляр. Да, весь офис перед сдачей номера не высыпается, но у шефа вампирские глаза пожизненно – меньше надо за воротник заливать высокосортный коньяк.
– Быстро ко мне! – говорит он напряженно. Откашливается в кулак и исчезает, шваркнув дверью.
Мерзкий холодок забирается под кожу, смахиваю его, дёрнув плечом. Что я уже не так сделала? Сетку журнала перепутала или не тот снимок «звязды» взяла? Не первый раз же, но до старта есть время подправить. Чего кипятиться?
Молча ставлю сумку на забросанный бумажками стол и иду за шефом. Тонкий шлейф спиртного разливается в коридоре тошнотворной рекой. Прячу нос под ладонью и пробегаю мимо журналистов, пряча взгляд. Чего они все так таращатся на меня? Отряхиваюсь от неприятного ощущения надвигающейся беды.
В коридоре холодно, пробирает до костей, а в кабинете начальника плюс тридцать – можно загорать под калорифером. Пот мигом выступает на
Не люблю, когда меня отчитывают.
– Что произошло в моём кабинете? Валерий Кузьмич, что-то с макетом?
– Я расскажу, что не так, – говорит он с яростью и, рывком погрузившись в кресло, туго сплетает перед собой сальные пальцы. Смотрит разочарованно и продолжает выливать на меня свой гнев: – Ты чью иллюстрацию использовала для прошлого номера?
– На обложке?
Начальник отвечает кивком, и кривизна рта посылает в меня пренебрежение.
– Мой, – говорю, но сердце ёкает и замирает под горлом с глухим «тук».
– Правда? – Валерий толкает по столу белоснежный лист, и я понимаю, что моей карьере пришёл конец. Вот так просто. Один документ – и нет моих заслуг, а имя опорочено навсегда.
Судебный иск кричит обвинениями в плагиате и воровстве. Кто будет разбираться, что друг подарил идею, помог с наброском, а потом… передумал. Правильно. Никто не будет оглядываться на наши отношения. Факт воровства есть? Этого достаточно для разрушения моей жизни.
И я даже знаю почему Вова написал эту бумагу.
– Но… – холодный металл предчувствия раздвигает рёбра и заставляет меня сделать лишний вдох. Хватаю вдогонку ещё один, но он начинён горечью и жестоко дерёт глотку, будто я глотнула гвоздей.
– Пиши заявление об уходе по собственному желанию, – категорично отрезает редактор и ещё глубже вонзает острие невидимого ножа в грудь.
– Но это же я рисовала, – пытаюсь защититься, но понимаю, что бессмысленно. Кабинет становится тесным, тёмным, мне хочется убежать и спрятаться, как маленькой беззащитной девчонке. Опускаю голову и шепчу: – Мы рисовали вместе.
– Ты должна была указать его авторство! – верещит Валерий и хряпает по столу кулаком. Я вздрагиваю и пячусь назад. – Это ведь не детские игры, Новикова!
– Я знаю, но он сам просил остаться в тени.
– Плевать, что просил! Значит, должна была взять, – подчёркивает Кузьмич и утыкает толстый палец в стол, – письменный. Отказ. От. Авторских прав! А не подставлять журнал! – добивает с криком. – Иди, можешь не отрабатывать. Всё равно праздники на носу. Возьмёшь расчет, и будь здорова. – Он отмахивается от меня, как от назойливой букашки, а мне совсем дурно становится. – Рекомендаций не будет, извини, Яра.
– А как же номер? – сиплый голос совсем не похож на мой. Нервы колючим ежом расползаются по телу и замирают в груди. Всё кончено. Из-за моего отказа, Вова решил меня утопить, а ведь я ему верила, делилась сокровенным. Зря. Влюбленные не знают пощады. А любящие и подавно.
И четыре года моего изнурительного труда дизайнером сожглись одним обвинением, покрылись пеплом, разбили надежды и оставили меня наедине с призрачной любовью.
Только один человек знал о моей тайне.
И он предал меня.