Спиридов был — Нептун
Шрифт:
— Наверно, не без протекции тестя Матвей в гору пошел? — ухмыльнулся добродушно отец.
— Так оно и есть, государыня князю благоволит, поручила ему разобрать бумаги Петра Великого.
— Ну и слава Богу, наиглавное, что место в жизни определяет себе Матвей с пользой для людей и без воровства, — удовлетворенно заметил отец. — Наши-то флотские дела коим образом текут?
— На верфях без останова суда закладывают и спускают. Такого прежде не бывало. И в Петербурге, и в Архангельске, и в Херсоне. Слыхал я, что Клокачев с фрегатами по Черному морю до Крыма добрался, турок без боязни наблюдает, они покуда не задираются. В Крыму обнаружил бухту знатную, донес в Адмиралтейство. Да и мы каждую кампанию хаживали в Ливорно, по вашей тропке, батюшка, фарватер сей ныне нами освоен.
— Где командуешь? Все ли ладно? — поинтересовался Спиридов-старший.
— «Святой Георгий Победоносец».
— Слава Богу, здравствует до сей поры, — обрадовался адмирал.
Алексей, видимо, что-то вспомнил, слегка поежился.
— Держится на ходу хоть куда. Да вышла промашка в прошлую кампанию. После Гибралтара шторм нас прихватил с дождем и шквалом, бушприт переломило. Чичагов с эскадрой скрылся за завесой, а мне пришлось завернуть к испанцам подправить бушприт. Как положено, донес о прибытии послу нашему Зиновьеву, а он мою цидулю государыне отправил. Та и поставила крючок: не могу, мол, хвалить особое хождение назначенного в составе эскадры.
Григорий Андреевич слушал понимающе, потом слегка чертыхнулся.
— Ей бы самой хоть раз в штормовом море побывать. Горазда свою науку во всем выпяливать. Всегда она всеведой показаться желает.
— Бог с ней, батюшка, обошлось.
Проводив Алексея, Анна Матвеевна загрустила, но ненадолго. Весной в Москву переселился с семейством сенатор Матвей Спиридов. Теперь было где коротать долгие зимние вечера. Семья князя Щербатова, в доме которого поселился сын, оказалась радушной на прием. Жена Матвея, Ирина, всегда приветливо встречала свекровь, делилась с ней заботами и материнской радостью. Возле нее копошились двое едва начавших самостоятельно передвигаться малышей.
В следующую зиму зачастил в дом Щербатовых в Воробьине и отставной адмирал. Здесь он нашел хорошего собеседника, в Москву переселился и сам князь Михаил Щербатов, сенатор, отец Ирины.
Оказалось, что князь Михаил Михайлович не совсем то лицо, за которое его считали при дворе и в окружении императрицы. Об этом не знал, пожалуй, никто, кроме его зятя.
Зная по его рассказам о взглядах отца и будучи наслышан о незаслуженно обойденном славой подлинном герое Чесменского сражения, Щербатов мало-помалу раскрывал перед Григорием Спиридовым свои истинные взгляды на явления прошлой поры и события настоящего времени.
Спустя несколько месяцев князь и адмирал могли часами, уединившись в кабинете сенатора, обсуждать многие стороны жизни, прибегая к сравнениям и сопоставляя их с собственными воззрениями. Чтобы ближе узнать взгляды своего именитого родственника, Спиридову пришлось бегло прочитать все 18 томов «Истории Российской от древнейших времен», позаимствованных у сына.
Взгляды Щербатова на прошлое и настоящее частенько отличались от мнения Спиридова, но и совпадали они по многим направлениям. Михаил Михайлович, именитый дворянин, с родословной от Рюриковичей, был приверженцем старинных устоев жизни. Несмотря на то что его отец был одним из сподвижников Петра I, князь осуждал многие его действия. Начинал беседу обычно он издалека:
— Не токмо подданные, но и самые государи наши жизнь вели весьма простую, — описывал он нравы на Руси до Петра I, — дворцы их были не обширны, яко свидетельствуют оставшиеся древния здания. Семь или восемь, а много десять комнат составляли уже довольное число для вмещения государя. Кушанье их сходственно с тем же было, хотя блюда были многочисленны, но они все состояли из простых вещей. Говядина, баранина, свинина, гуси, куры индийския, утки, куры русския, тетеревы и поросята были довольны для составления великолепнейшего стола. Напитки состояли: квас, кислые щи, пиво и разные меды, из простого вина сделанная водка.
Многое еще перечислял Щербатов из быта царского в прошлом, и Спиридов с ним соглашался, что раньше чрезмерных излишеств у владельцев трона было несравненно меньше, чем теперь.
Воздавая должное гению Петра Великого, князь в то же время упрекал его в насаждении на Руси чужих нравов Запада.
— Я к сему великому монарху и великому человеку почтение в сердце своем сохраняю, — не раз подчеркивал князь, — и Россия через труды и попечения сего государя приобрела знаемость в Европе и вес в делах, войска ее стали порядочным образом учреждены, и флоты Белое и Балтийское море покрыли, коими силами победила давних своих неприятелей и прежних победителей, поляков и шведов, приобрела знатные области и морские пристанища.
— Все это принесло пользу державе, — подчеркивал князь, — но общение с Европой и торговля привели к обогащению и необузданной роскоши, воровству, сластолюбию мужчин и женщин, безмерной лести и корыстолюбию, к разрушению законов.
И тут Спиридову возразить было нечем, и он в душе соглашался с князем, потому что в прошлом как-то не было времени задуматься над этим важным жизненным постулатом.
А Щербатов тянул свою линию в беседах, приводил многочисленные примеры падения нравов во времена Екатерины I, Петра II, Анны Иоанновны, Елизаветы и поневоле своими доводами убеждал собеседника в своей правоте.
Особенно гневался Михаил Михайлович на правящую императрицу.
— Не рожденная от крови наших государей — славолюбивая, трудолюбива она по славолюбию. Все царствование сей самодержицы означено деяниями, относящимися к ее славолюбию. — Князь переводил дыхание и продолжал: — Заведения ее, якобы для пользы народной учиняемые, в самом деле токмо знаки ея славолюбия. Ежели бы действительно имела она пользу государственную в виду, то прилагала бы старания и об успехе их, но, довольствуясь уверением, что в потомстве она яко основательница оных вечно будет почитаться, об успехе не радела и злоупотреблений не пресекала...
Спиридов, высказывая свои мнения, по сути, подтверждал мысли князя.
— В части злоупотреблений, позвольте заметить, Михаил Михайлович, — по родственному обращался Спиридов к князю, — был на нашей службе англичанин Эльфинстон. Мало того, что угробил корабль, присвоил тыщ двадцать, и граф Орлов по справедливости рассудил, хотел предать его суду. Ан государыня не позволила и спровадила тихо-мирно Эльфинстона без начета домой в Англию.
Щербатов был явно доволен, что находит подтверждение своих рассуждений у адмирала, а Спиридов продолжал: