Спиридов был — Нептун
Шрифт:
Екатерина Алексеевна знала как действовать и делилась своими соображениями с английским послом Ч. Уильямсом: «Когда я получу известие об агонии, через верного человека извещу преданных офицеров, и они должны привести 250 солдат. Они будут принимать повеления только от великого князя и от меня, я направлюсь в комнату умирающей и велю присягнуть мне». Сэр Уильяме не замедлил передать Екатерине 10 тысяч фунтов стерлингов, английские купцы выгодно торговали с Россией...
Но и на этот раз, в августе 1756 года, Елизавета оправилась, и вскоре она собрала высших сановников. А Екатерина вылила свою досаду
...В только что отстроенном левом крыле Зимнего дворца состоялось совещание Конференции высочайшего двора. Далекая от дел большой политики Елизавета, обладая врожденной интуицией, видимо, унаследовала толику недюжинного отцовского таланта. По крайней мере, это помогало ей в делах государственных не совершать больших оплошностей. И в то же время, следуя традициям отца, для решения важнейших проблем Российской империи она создала в прошлом году «Конференцию», куда вошли оба канцлера, наследник престола, братья Шуваловы, брат канцлера Михаил Бестужев, фельдмаршал Апраксин, Трубецкой и Бутурлин.
Летняя жара неумолимо сочилась в зашторенные, распахнутые настежь окна. Конференция была в сборе. Ждали императрицу.
Канцлер Алексей Петрович Бестужев изредка вскидывал седые нависшие брови. Проницательный взгляд его на мгновение задержался на великом князе, беспечно вертевшемся в противоположном углу. Как петух, дергался напротив него Петр Федорович. За пятнадцать лет жизни в России этот престолонаследник не бросил привычек вседозволенности. Достоверно знал канцлер, что все с этим свыклись, кроме его жены Екатерины...
Все встали, почтительно склонившись. Шурша нарядным голубым платьем, величественной, но легкой походкой вошла Елизавета.
— Начнем, пожалуй. — Императрица взглянула на Бестужева: — Докладывай, Алексей Петрович.
Привычным движением подвинув к себе лежавшую на столе папку, Бестужев поднялся.
— Известно нам многолетнее притязание короля Фридерика... В Европе отторгнул земли Саксонии, Австрии, Польши. Сие плоды полутора десятка лет действа его. Аппетиты возгораются в нем все более.
Петр подпрыгнул, заерзал, под ним заскрипело кресло. Канцлер продолжал:
— Ныне границы наши в опасности, зарится сей неприятель на земли наши.
Елизавета, опустив ресницы, одобрительно наклонила голову.
Бестужев поправил съехавший парик.
— Доносят друзья наши из иных стран: король Фридерик, завладев Польшей и Австрией, намерен выступить и наступать в земли российские. Для того в союзники взялся с Англией. Однако и наши приверженцы не слабы, известно вам. Неразумно более ждать, пока огонь избы соседней и нашу избу спалит.
Бестужев остановился, глядя на императрицу, та кивнула согласно.
— Высокой Конференции предлагается именем государыни нашей повелеть фельдмаршалу Апраксину вступить в Пруссию.
Петр Федорович вскочил с искаженным лицом но, увидев, как покрасневшая Елизавета властно махнула ему рукой, обмяк и опустился в кресло.
Императрица, обмахнувшись веером, отпила воды из стоявшего перед нею стакана, голубым батистовым платком вытерла полные губы.
— Дозволительно речи держать, господа конференция. — Елизавета, глядя на разомлевших от жары сановников, кивнула Петру Шувалову.
— Немало земель, ваше величество, исконных русских, кои под властью иноземной стоят. Слава Богу, отец ваш, благодетель, не дал Россиюшке забветь. А ныне же Пруссия на земли те наши покушается, а сама-то? Немчуры проклятой, — великий князь, смертельно бледный, совершенно сник, но чувствовалось, внутри у него все клокочет, — на тех землях в помине не было, славяне обитали там и далее на запад...
Довольная Елизавета повеселела, посмотрев в упор на Петра Федоровича, обвела всех взглядом и подытожила:
— Стало быть, господа конференция, согласие полное. Ну, а твоя, племянничек, приохотность к Фридерику нам и без того ведома, потому не в зачет.
Одобренный царский манифест гласил:
«...Король прусский приписывал миролюбивые наши склонности недостатку у нас в матросах и рекрутах. Вдруг захватил наследные его величества короля польского земли и со всей суровостью войны напал на земли Римской императрицы-королевы.
При таком состоянии дел не токмо целость верных наших союзников, свято от нашего слова, и сопряженные с тем честь и достоинство, но и безопасность собственной нашей империи требовала не отлагать действительную нашу против сего нападателя помощь».
Конференция определила дальнейшие задачи армии и флоту в кампании 1757 года, но они были расплывчаты.
По плану конференции, главные силы армия должна была направить на Кенигсберг и овладеть Восточной Пруссией. Особый отряд выделялся для занятия Мемеля. Командующий армией генерал-фельдмаршал Степан Апраксин, гурман и барин, не торопясь тронулся к армии, прежде всего заботясь о себе. «Сколько я ни старался уменьшить обоз мой, — писал он Ивану Шувалову, — но никак меньше не мог сделать, как двести пятьдесят лошадей, кроме верховых, которых, по самой крайней мере, до тридцати у меня быть должно, и 120 человек людей, почти все в ливреях...» Только после падения Мемеля он двинул армию в Пруссию, беспечно продвигаясь к Кенигсбергу. У деревни Гросс-Егерсдорф пруссаки неожиданно атаковали армию Апраксина и, потеряв половину людей, русские полки дрогнули и начали отступать.
Положение спасли резервные полки генерала Петра Румянцева. Пять лет назад, после кончины отца, он взялся за ум, увлекся службой, сблизился с полком. Увидев опасность поражения, Румянцев без приказа, стремительной штыковой атакой на пруссаков из леса обратил неприятеля в бегство, и русские одержали победу.
Но далее Апраксин повел себя странно, не преследовал отступающих немцев, а приказал армии отходить. Как выяснилось, он получил письмо от Бестужева и Екатерины о том, что императрица вновь слегла и, видимо, не встанет. «На смену ей придет голштинец, жди беды», — размышлял трусливый от природы Апраксин. Но Елизавета оправилась, Апраксина вызвали в столицу, арестовали и предали суду. Его место занял генерал Фермор, англичанин, весьма недолюбливавший Румянцева. Фермор так же действовал в духе Апраксина, и после сражения у Цорндорфа его заменил энергичный генерал Петр Салтыков. В кампании 1759 года в сражении у Кунерсдорфа русская армия наголову разгромила пруссаков. И в этой схватке решающую роль сыграл генерал-майор Пето Румянцев, его полки, его личная отвага в бою.