Список прегрешений
Шрифт:
Мне показалось, что я в самом деле его услыхал, я спал очень чутко. Потом послышалось что-то похожее на сдавленное хихиканье. Наверное, это одна из кошек. Мне показалось, что внизу закрылась дверь — тихо-тихо, а потом еле слышные шаги в коридоре. У меня сон как рукой сняло, я навострил уши и услыхал странные шаги на дорожке. Я понимал, что похож на кролика, который покинул укрытие и настороженно ко всему прислушивается. Этак я вот-вот услышу, как дышат коровы в хлеву!
Я перевернулся на живот и зарылся лицом в подушку. Я представил себе, как бледные тонкие пальцы Лизы с мягким шорохом проводили по сухой траве и как задралась ее блузка, которую она не позаботилась заправить, прежде чем уснуть рядом со мной. Биение пульса у меня в крови и толчки звуков в моих горящих ушах заставили меня забыть былой ночной страх: я всегда боялся, что малейший скрип моей старой деревянной кровати способен разбудить весь дом. В конце концов я так крепко заснул, что не услышал, как уходил рано утром отец.
И все же я проснулся довольно рано. Крошки отцовского тоста все еще были рассыпаны по полу возле сушилки, где он обычно стоит, глядя в окно — какая нынче погода. Чайник с его чаем возвышался на столе — полупустой и полуостывший. Выглянув в окно, я увидел, что солнце еще не поднялось над сараями и двор еще в тени. Лиза не могла в такую рань пойти к Халлорану.
Я забрал все вишни — полный мешок. Отец не запер дверь, но я не пошел через двор, а вышел через парадное крыльцо. Я нечасто им пользуюсь, но так было спокойнее.
Есть какое-то головокружительное утреннее чувство: кажется, что все замерло в ожидании и готово прийти в движение, едва появятся еще несколько человек, чтобы это увидеть. Я собирался прошмыгнуть вдоль изгороди, чтобы отец не заметил и не позвал помогать ему: поднять конец балки или придержать дверь, пока он вбивает колышек, чтобы укрепить ее, или еще что-нибудь, что может меня задержать.
Я прокрался к сараю. С противоположной стороны все было залито солнцем, крутой склон, спускавшийся к полям, казался бескрайним, а земля после двух недель засухи была такой твердой и изрезанной колеями, что я даже через ботинки чувствовал ступнями малейшую бороздку. Пока я бежал, колючее утреннее солнце било прямо в глаза, слепя меня своими яркими серебряными блестками. Я размахивал мешком с вишнями, накручивая огромные блестящие красные круги; кочки, на которые я наступал, перескакивая через кротовые холмики, репейник и комья засохшей травы — все было твердым как камень. Уж что-что, а бегал я всегда лучше Касс!
Я мчался вниз с гиканьем и криком, как всегда поступал, когда Касс была рядом. Обычно она здорово отставала. Я скатился в канаву в самом низу с той усталой, но гордой ухмылкой, с какой привык поворачиваться к ней, чтобы поддразнить ее и добавить к упоительному чувству триумфа еще и трепку, которую Касс неизменно мне задавала.
Я лежал, вытянувшись на спине, раскинув руки, в прохладной тенистой низине, устланной влажными листьями. Мое тело было подобно насосу. Стоило закрыть глаза, и я слышал, как работают механизмы: открываются и закрываются клапаны, с шумом вращаются шестеренки, со стуком падает поршень. Я лежал неподвижно и прислушивался к тому, как все во мне постепенно успокаивается; наконец все встало на свои места и угомонилось, так что я услышал обрывки звука, долетевшего с вершины холма — там стоял отец и звал меня.
Но я не взглянул наверх. Так бы он убедился, что я его слышу. Вместо этого я потянулся к мешку с вишнями и, выбравшись из канавы с мазками изумрудно-зеленых бликов, отполз к забору — в спасительный сумрак кустов, что росли вдоль тропинки, которая вела к дому Джемисона.
Бывают места тихие и шумные, тропинка к дому Джемисона была тихим местом. Мне казалось, что песенка, которую я насвистывал, разносилась во все еще тяжелом воздухе на мили вокруг и предупреждала Лизу о моем приближении, но немного погодя я тоже примолк. Я спешил сквозь сумрачные зеленые туннели из кустов и ползучих растений, которые переплелись над головой, словно нитки в игре «колыбель для кошки». Они растут здесь так давно, что их сумрак отпугнул веселые яркие цветочки, какие обычно можно увидеть вдоль любой тропинки. А может, это Джемисон напугал их, разбрызгав всякую отраву, — этакий отвратительный великовозрастный Ганзель, разбрасывающий в лесу смертоносные камешки.
Внезапно я чуть на него не натолкнулся. Я резко свернул, прошмыгнув между двумя огромными раскидистыми кустами боярышника, и оказался на полянке прямо перед его садом. Я и не думал, что тропинка так быстро кончится! Я помнил, что путь к его дому был всегда долгим-предолгим.
Джемисон склонился над каким-то ягодным кустом и следил за мясистой пестрой гусеницей, спускавшейся на край листа. Он держал наготове опрыскиватель, направив его на куст; но почему-то не торопился и наблюдал последние беспечные минуты жизни гусеницы.
Я просто остолбенел, увидев его, и ляпнул, не подумав:
— Что это ты не на ферме?
Это было неудачное начало. Джемисон обернулся. Он перестал разглядывать гусеницу, которая ползла по его кусту, и уставился на меня. Касс бы сообразила, как исправить положение, притворилась бы, будто она ничего и не говорила, тем более таким тоном. Но я этого не умел. Я стоял прикусив язык, теребя, как дурак, ремешок от ворот.
— Ты мне не хозяин, — прорычал Джемисон. — Пока что…
Залившись краской, я отпустил ремешок и уставился на него. Вряд ли мне прежде приходило это в голову. Когда на скотину нападала болезнь или взлетали цены на корма, отец произносил свою обычную шутливую присказку: «Не беда. Скоро это будет их забота — Тома и Касс». Джемисону это было не по душе. Я лелеял мечту, что рассчитаю его, а потом буду наблюдать, как он складывает свои вещички и убирается с нашей земли навсегда. Я никогда не задумывался, куда же Джемисон пойдет и что будет делать потом. Он ведь проработал на этой ферме всю свою жизнь. Он здесь родился, как и мы, мама мне рассказывала.
— Шел бы ты домой, — проворчал он немного погодя. — Нечего тебе здесь околачиваться.
И снова принялся разглядывать гусеницу. Я воспользовался тем, что Джемисон отвернулся, проскользнул между створками ворот и оказался у него за спиной.
— Лиза! Где Лиза? Мне надо с ней поговорить!
Джемисон продолжал стоять ко мне спиной, нарочно. Я чувствовал, что он сдерживается, чтобы не повернуться. Все его тело напряглось.
— Вроде ты уже достаточно наговорил моей девочке, хватит вам обоим покуда. — Джемисон несколько раз нажал ручку опрыскивателя. — Ступай-ка домой, будь хорошим мальчиком.
Он говорил со мной так, словно я был десятилетний мальчишка. Ну и разозлился же я на него за это! Я шагнул вперед и потянул рукав его грязной куртки с такой силой, что ему пришлось выпрямиться, чтобы не упасть. Тогда он повернулся и снова поглядел на меня. Мы стояли слишком близко, так что ему пришлось немного задрать голову, чтобы меня разглядеть. А я и не догадывался, как я вырос!
Злоба в его голосе поразила меня.
— Ты так обидел мою Лизу, что она полночи проплакала! Уж не знаю, что ты ей наговорил или сделал, молодой Том. Лиза мне не сказала. Но Господь тебя храни, если я когда дознаюсь! Потому что если это хоть вполовину так плохо, как я подозреваю, то я задам тебе такую порку, что не скоро забудешь, и не посмотрю, что ты хозяйский сынок.