Список прегрешений
Шрифт:
— Интересные! — охнула Касс. — Знаем мы, что Халлоран называет интересным. Вот и про Томову физиономию он так говорил.
Они обе уставились на меня, словно я без сознания лежу за железной решеткой, а потом снова прыснули со смех), еще громче. Задыхаясь от смеха, они, обессилев, повалились друг на дружку. Можно подумать, я чурбан бесчувственный.
— Интересный! — стонала Касс. Она делала вид, будто старым грязным полотенцем утирает с щек слезы удивления. — Давай-ка устроим для Халлорана сюрприз!
Она порылась в кармане джинсов и выудила
— Давай покрасим твои интересные ногти в тон его интересной куртки!
Все дразнили Халлорана за эту куртку. Она-де бесформенная и размахаистая, да вдобавок такого ярко-красного цвета, что овцы шарахаются. Ее за версту видно. Он явно выудил ее из какой-то старой корзины с театральными костюмами. Таких курток в нормальных магазинах не продают. Отец говорит, что в ней Халлоран еще больше похож на голубого, чем на самом деле, мама на это шипит ему «Тсс!» и смущенно косится на нас с Касс, а мы сидим, уставившись в тарелки с картофельным пюре, будто мы недоумки какие или глухие как пни. Тогда мама успокаивается, хихикает и повторяет снова: «Тсс! Тише ты! Откуда тебе это знать, нельзя говорить такое о людях. Халлоран замечательный юноша. Мне он нравится».
И мне тоже. Мне нравится Халлоран. Всегда нравился. Он не станет ворчать из-за того, что Лиза в первый же день, когда он начнет рисовать ее руки для того важного конкурса, заявится с алыми ногтями. Он не станет делать из мухи слона. Невозможно дразнить Халлорана, потому что его не заботит ничего, кроме живописи. Но у него в оранжерее найдется средство, чтобы смыть лак. Он сделает все аккуратно, переведет дюжину ватных шариков, а потом еще и смажет ей руки кремом.
Так что уж не знаю, чего ради они старались и почему решили, что это забавно. Касс красила неровные обгрызенные ногти Лизы ярчайшим красным лаком и при этом все время хихикала, а потом Лиза уставилась на аккуратные круглые ногти Касс. Она энергично потрясла пузырек и подняла его, так что я смог рассмотреть маленькие стальные шарики, скользящие в густой красной краске у самого стекла. Я ни разу прежде их не замечал.
— Здорово придумано, верно? — сказала Лиза, заметив, что я смотрю.
— Ничего особенного.
Я следил, как она раз за разом вынимала маленькую кисточку из горлышка пузырька и несла ее к вытянутой руке Касс и как тягучая красная краска превращалась в жирную тяжелую каплю на кончике кисточки и грозила вот-вот упасть.
— Смотри, все испортишь! — предупредил я ее. Так и вышло. Касс слегка шевельнула пальцем, чтобы сбить муравья, и капля лака упала на землю. Они обе подняли глаза и хотели было рассмеяться, как тут Касс локтем опрокинула пузырек.
— Вот видишь!
Кроваво-красная вязкая жидкость растекалась по земле.
— Видишь-видишь! — передразнила Касс. — Да что с тобой такое?
Я не знал. Откуда мне знать? Я отвернулся. На меня так просто находит — словно накатывают горячие тревожные волны; я становлюсь раздражительным, чувствую себя усталым и одиноким, и мне хочется оказаться далеко в море — будто все в мире, кроме меня, погибли, а я лежу ничком на шероховатой мокрой рассохшейся от солнца доске. Потом это проходит.
Мне захотелось дотронуться до Лизы. Протянуть руку и коснуться веснушек у нее на лице и почувствовать, каковы на ощупь ее курчавые каштановые волосы. Мне хотелось назвать ее Лиззи, как звал отец и никогда не называл Джемисон, но Касс бы подняла меня на смех. Мне хотелось узнать, какая у Лизы кожа. Как-то раз, когда я дрался с Касс, посягнувшей на мою долю орехов, Лиза закрыла мне глаза руками, и я до сих пор помню мягкий теплый мыльный запах ее ладоней и прикосновение к ее запястьям, когда я протянул руки, чтобы отвести ее пальцы.
Мне бы пришлось притвориться, будто я целую ее руку. Ее ладони снова стали бы влажными и теплыми. Мне захотелось вновь почувствовать этот мыльный запах кожи — если бы она мне позволила.
Я лежал рядом с ними, глядел на яркие расплывчатые цветные узоры в солнечных лучах, просачивавшихся сквозь листву, и думал, думал. Прошло несколько часов, Касс, лежавшая между мной и спящей Лизой, перекатывалась вслед за солнцем все дальше и дальше по колючей траве. Мне было слышно, как пальцы Лизы скребут примятую траву, и был виден кусочек кожи у нее на спине — там, где расходилась блузка, он слегка поднимался и опускался при каждом вздохе.
Когда Касс оказалась достаточно далеко от нас, я поднялся и стал смотреть на реку, а потом повернулся и разбудил Лизу.
Она удивленно села. Я прижал палец к губам, и она торопливо оглянулась посмотреть, куда подевалась Касс. Мне это не понравилось. Я знаю: она хотела удостовериться, что Касс все еще была рядом, я же, наоборот, весь день мечтал, чтобы она оказалась подальше.
Лиза обхватила колени и уставилась на свои ступни. Она ничем мне не помогала. Я видел полоски грязи у нее на запястьях и ужасный красный лак на обгрызенных ногтях. Но не смел поглядеть на ее кожу. Приподнявшись на цыпочки, я склонился над ней, надеясь, что она поднимет голову.
Касс бы не сдержалась и отпихнула меня — прямо в реку. Лиза тоже ткнула меня в живот, только осторожно. Но я еще долго чувствовал ее удар.
Я чуть выставил вперед руку, чтобы Лиза мельком до нее дотронулась. Если из этой уловки ничего не выйдет — сделаю вид, что просто пытался удержать равновесие.
— Почему ты сегодня так долго не приходила? — спросил я. — Что, работы было много? Ты опоздала.
— Ничего я не опоздала, — ответила она. — Просто пришла позже и все.
Лиза такая скрытная. Ясное дело — приходится, когда живешь с Джемисоном. И так над ней в школе насмехаются, вот она и старается не привлекать внимания и не рассказывает никому, что у них в любой день могут отключить электричество, что пятна на новеньком учебнике французского — из-за того, что в ее комнате протек потолок, и что социальный работник, зачастивший к ним после того, как сбежала ее мама, приходил вновь накануне. Лиза даже Касс не обо всем рассказывает. Я догадываюсь о многом по мельчайшим ее обмолвкам, тому, что слышу дома, и по злобному перешептыванию за моей спиной в автобусе, едущем во Фретли.