Список
Шрифт:
— Господи, Нич, я люблю тебя… разве тебе не приятно это слышать?
— Приятно? Что тут приятного?
— Разве тебе не приятно слышать правду? Такую правду?
— Ага, значит, есть и другая правда?
— Нич… Нич…
— Я все понял. Живи.
Молчание. Всхлипывание жены, хриплое дыхание мужа.
— Выводите, — шепнул Бакли Хоупу и пошел встречать палача.
Неторопливо шагая по коридору, он еще успел услышать, как прогремела дверь и Хоуп кротко произнес: «Простите, миссис. Пора, Нич, ничего не попишешь», и поганый ниггер с ненавистью процедил: «Ты тоже сдохнешь, Кэлверт! Скоро сдохнешь, я тебе обещаю!» А потом завыли, заулюлюкали те, кто дожидался своего
Нич шел, гордо выпрямившись и глядя прямо перед собой. Он ненавидел их всех. Но некоторых — особенно. Некоторых он ненавидел насмерть. Они, эти букашки, лишенные даже толики понимания и веры, думают, что для него все кончится сегодня. Плесень, безмозглая плесень. Для него все только начнется.
А вот для некоторых — и впрямь кончится, только они об этом еще не знают.
«Я — Бог, — думал Нич, вышагивая рядом с ничтожным, омерзительным червяком по имени Хоуп. — Бог — я. Мне воздаяние, и аз воздам. Даже здесь я ухитрялся жить именно так — и уж подавно я это устрою там».
Потом был стул. Ремни на руках, ремни на ногах, ремень поперек груди. Мазь на виски. Шлем и электроды, и ремень на подбородок, чтобы не слишком колотилась челюсть.
Потом еще один червяк, тоже особенно ненавистный, по имени Бакли, оказался рядом и принялся что-то бубнить; а возле него торчал другой червяк, имени которого Нич не знал, но по одежде догадался, что тот приполз из навозной кучи, называемой церковью.
— На всякий случай я все же пригласил капеллана, — сказал Бакли, — Нич, может быть, вы хотите…
— Не хочу.
Бакли чуть помедлил, потом сделал капеллану знак — тот, сокрушенно покачивая головой, отступил на шаг. Его сокрушенный вид показался Сэму Бакли несколько лицемерным — но лучше так, чем никак.
— Нич, может быть, вам хочется что-то сказать?
Нич поднял голову повыше.
— Да! — гаркнул он. — И слушайте все! Я прожил здесь одиннадцать лет и пятьдесят шесть дней! Теперь вы собираетесь меня казнить! Господь завещал вам быть справедливыми и проявлять милосердие. Я не видел ни справедливости, ни милосердия. Аллах учил, что дух правоверных непременно восстановится и переродится на этом свете, если будет на то его воля. Она будет!
«Господи, — подумал Бакли, — он совсем свихнулся. Проклятый параноик». Он сделал знак глазами, и Саймон Холленбах в надетой на голову черной матерчатой маске шагнул к пульту. За стеклянной стеной толпились, замерев и затаив дыхание, люди. Обычные люди, которых никто и не обязывал быть здесь, — они хотели этого сами. Какой-то борзописец строчил в своем блокноте. Остальные глядели во все глаза и слушали во все уши. Бакли никогда не мог понять таких людей. Будь его воля, он был бы сейчас далеко. Как можно дальше.
— Меч мой не горит и не тонет! Тело мое, словно Феникс, станет прахом, но перестанет быть прахом до скончания времен! Я вернусь, яко Христос вернулся! Яко Христос ниспосылал огненные языки, так и я ниспошлю! И в огне том испепелятся неправедные!
Нич кричал все яростнее, все громче и все быстрее, шестым чувством ощущая, что палач уже запускает всю свою смертоносную машинерию; он боялся не успеть. Изо рта его брызгала слюна.
— Я вернусь! Я Бог, и я вернусь отомстить за вашу жестокость! Пять человек умрут в течение сорока дней! Таково мое правосудие, потому что таков мой закон! Не будет отсрочек! Потому что не будет ни милосердия, ни сострадания,
Потом был разряд.
Штаб-квартира ФБР Вашингтон, округ Колумбия
— Ну, я слушаю, — сказала Скалли, садясь, — Вся внимание.
Молдер вставил слайд в проектор, щелкнул переключателем, и на белый экран вымахнуло черное лицо. Жесткое, волевое лицо, умное, сразу подумала Скалли. Незаурядный человек. Но не хотела бы я с ним встретиться на узкой дорожке.
— Жертва пришельцев? — спросила она. Молдер улыбнулся. Он уже привык к ее незлобивому сарказму и не реагировал так болезненно, как поначалу. Иногда даже поддерживал ее тон.
Но не теперь.
— Скорее жертва правосудия, — ответил он серьезно.
— Это страшно, — постаравшись, чтобы голос ее звучал тоже всерьез, произнесла Скалли.
— Это Наполеон Мэнли по прозвищу Нич, — сказал Молдер, стоя возле экрана; при слове «Мэнли» он зачем-то, для вящей убедительности, что ли, тронул лицо на экране рукой, и по его кисти и рукаву его безупречно сидящего пиджака пробежали, изламываясь и меняя цвет, ухо и щека. — Его обвинили в восемьдесят четвертом году за двойное убийство при отягчающих обстоятельствах. Один из убитых — коп. А началось-то с пустяка — ограбление магазина, торгующего спиртным. Но они затеяли пальбу… Дело смутное, остается вероятность, что Нич не виноват в убийствах, он должен был вести машину, на которой преступники собирались сматываться… но его сообщник был убит во время перестрелки, прямо в магазине. Показания свидетелей разделились. Дело тянулось, многократно доследовалось, было подано несколько апелляций. Но адвокат Нича так и не сумел убедить присяжных, что Нич вообще не стрелял. Вины адвоката тут, насколько можно судить, нет. Во всяком случае, большой вины. Он достаточно квалифицированно вел дело, но ему не хватило контрдоказательств. А вдобавок Нич не слишком-то помогал ему — только ершился, показывал гонор да кричал о людской несправедливости и геенне для лгунов… Он, знаешь, этакий пуп земли. Для начала его все-таки признали вменяемым, а потом признали виновным. И приговорили к казни на электрическом стуле.
— Очень интересно, — с убийственной корректностью сказала Скалли. — При чем же здесь мы? Украденное этими ребятами спиртное оказалось негуманоидным?
— Погоди, Скалли. Сейчас.
— Что тебя тут заинтересовало?
— Этот Мэнли действительно незаурядный тип. Хорошо начитанный, умный… даже какой-то загадочный. В тюрьме он стал чем-то вроде религиозного писателя… или философа…
— О Боже! — простонала Скалли.
— За несколько дней до казни по тюрьме прошел слух, что Нич открыл нечто такое… что даст ему возможность после смерти вернуться. Воскреснуть. Регенерировать или перевоплотиться, я не знаю. Он возомнил себя бессмертным.
— Вера в бессмертие или реинкарнацию всегда очень популярна среди тех, кто дожидается смертной казни, — холодно улыбнулась Скалли. — По вполне понятным причинам.
— На сей раз это была не просто надежда или вера, — Молдер на шаг отступил от экрана и, продолжая рассказывать, наклонился над своим столом и среди кучки слайдов выбрал один; затем, поглядев его на свет, снова шагнул к проектору. — Свирепая, абсолютная уверенность. Перед казнью, уже сидя на стуле весь в электродах, он заявил об этом прямо. Он сказал, что вернется и отомстит. Пять человек из тех, кто досадил ему при жизни более всего, будут убиты, сказал он.