Список
Шрифт:
— Ну… — Скалли почувствовала, что Сперанза все-таки заставил ее растеряться. — Все мировые религии, где упоминается о переселении душ…
— Нич сам был Богом, и он сам создал свою религию, — с превосходством отмахнулся Сперанза.
— Ах, вот как… — Скалли иронически улыбнулась.
— Не верите? Да вы спросите кого хотите. Этот человек был электричеством. Сам был электричеством, какой уж там стул! Он был сгустком энергии! Энергии в чистом виде!
«Он восхищается Ничем совершенно искренне», — подумала Скалли.
«Он из тех, для кого
Лязгнув, отворилась железная дверь, и в помещение вошел Бакли.
— Еще не наговорились? — спросил он.
— Как вам сказать… — ответил Молдер.
— Пожалуй, пока все, — ответила Скалли и встала из-за стола, — Но, знаете… Я хотела бы осмотреть камеру, в которой был убит Хоуп.
— Это можно устроить, — нехотя сказал Бакли и, приоткрыв дверь в коридор, зычно позвал: — Фармер!
Через несколько мгновений в комнату, явно не торопясь, вошел усатый охранник средних лет.
— Фармер, проводите леди в бывшую камеру Нича, — с едва уловимым оттенком иронии сказал Бакли. — Этого можно обратно? — он, указав на Сперанзу, вопросительно глянул Молдеру в глаза.
— У меня будет еще один вопрос, если позволите, — сказал Молдер.
— Да ради Бога, — пожал плечами Бакли, — Фармер в вашем распоряжении, мисс Скалли.
Скалли было очень любопытно, о чем вдруг захотел спросить Сперанзу ее столь долго отмалчивавшийся напарник. Но задержаться не позволяла гордость — она ведь уже заявила, что закончила допрос и хочет осмотреть камеру. Она лишь постаралась задержаться в дверях. То, что она услышала, ее разочаровало.
— Нич в своей речи перед казнью действительно поставил себе срок в сорок дней? Как вы думаете, почему именно сорок?
Ответа придурковатого и хитрого Сперанзы она не стала слушать. Вопрос был так себе, небогатый. И ответ уж никак не мог стать информативнее.
На сей раз путь оказался недалеким — всего-то полтора изгиба тускло освещенного, тающего в сумраке коридора. Но Скалли и он показался долгим. Такой тоской веяло от этих стен… Смертной тоской. Вязким, загустевшим от времени настоем тоски. «Как они тут живут», — подумала она о заключенных. Потом она кинула почти робкий взгляд на жесткое лицо Фармера, на его отчаянные усы. «Как они тут работают», — подумала она об охранниках.
Второе, пожалуй, было удивительнее первого.
— Фармер, скажите… вы знали Нича Мэнли?
— В определенном смысле, — чуть усмехнулся охранник. — Мы жили по разные стороны железок.
— Понимаю… Скажите, каким он был?
— Болтливым. Порой от него тошно делалось. Своими проповедями он мог довести до белого каления.
— Какими проповедями?
— Видите ли, мэм, тюрьма — место особое. Тут того гляди свихнешься. Человеку, очень влюбленному в собственную персону, лучше бы сразу оказываться на стуле, такое мое мнение. Нич свихнулся.
— И в чем это выразилось?
— Он решил, что стал Богом. Он уверовал в то, что та лапша, которую он всем тут пытался
— Понятно, — Скалли поджала губы. С Фармером все было ясно: он оказался расистом, и на его объективность не стоило рассчитывать. Но несколько вещей все же следовало прояснить, — Как вы, профессионал, изнутри знающий здешнюю жизнь до тонкостей, думаете: кто мог убить Хоупа?
— Понятия не имею, — невозмутимо ответил Фармер, — Думаю, не Нич.
— Вы не боитесь?
Фармер чуть пожал плечами.
— Я стараюсь быть постоянно настороже…
— Вы не обращали внимания, — задала Скалли главный свой вопрос, — с кем из охранников у Нича Мэнли были наиболее теплые отношения?
— Теплые… — с непонятной интонацией повторил Фармер и чуть усмехнулся в усы. — Как вам сказать. В прошлом году Нич с корешами попробовал было устроить в столовке бунт. Обошлось без стрельбы… хотя этот самозваный Бог сделал все, чтобы подставить всю сотню обедавших в тот момент зэков под наши пули. Обычная провокация. Уверен, что дойди до крови — уже через полчаса тут были бы телекамеры десятка каналов и долгие вопли о нарушении прав заключенных.
«Понятно, как он относится к правам заключенных, — гадливо и презрительно подумала Скалли — и тут же вспомнила, что и ей самой, прежде чем начинать разговор со Сперанзой, захотелось дать ему оплеуху, чтобы нагличал поменьше. — Я ничем не лучше Фармера, — подумала Скалли с ужасом, но тут же нашлась: — Но ведь я только подумала, и все».
— Я Нича тогда довольно изрядно помял… После этого у нас установились особенно теплые отношения, — договорил Фармер и остановился, — Вот здесь, мэм.
В руке его блеснули серым тупым бликом ключи. Несколько мгновений сосредоточенного железного перезвона — и открылась решетчатая дверь. Смертник весь должен был быть на обозрении, как на ладони у находящейся в коридоре охраны — потому у этих камер не предусматривалось настоящих дверей; вместо одной из стен в камере была решетка, подвижная часть которой и являлась дверью. «Круглые сутки на выставке, — подумала Скалли с содроганием. — В любой момент…
Как они тут живут — и те и другие… по обе стороны от решетки?»
Это было непостижимо. Казалось, за сутки такой жизни и преступники, и их стражи должны свихнуться от одного только отвращения.
Зачем-то она вошла внутрь. Камеру можно было с тем же успехом осмотреть и снаружи; сквозь решетку она просматривалась, как то и было задумано, вся — но раз уж просила… раз уж пришла…
Зачем-то она провела ладонью по шероховатой цементной стене. Стена была холодная. Просто ледяная.
— Фармер! — глухо, как из подземелья, донеслось издалека. Усатый стражник беспокойно шевельнулся.