Сплетая жизнь
Шрифт:
— Как только нас объявят, тогда и выйдем, а сейчас, будьте добры вести себя как подобает истинной леди!
Я сделала вид, что польщена и, поманив мужчину пальцем, тихо рявкнула на ухо:
— Как хорошо, что я не леди, а значит, мне ничего не подобает!
Обогнув оглохшего на одно ухо рыцаря, я тихонько выглянула из-за угла арки и оторопела: Самаэль со всей почтительностью, на которую был способен, принял из рук королевы лютню и, развернувшись к ней спиной, что было грубым нарушением этикета, несколько раз провел ладонью по струнам, настраиваясь. Как ни странно, но Виктория не придала этому значение, вернулась на свое место и в глубокой задумчивости
— Запомни меня таким, как сейчас — беспечным и молодым, в рубашке, повисшей на острых плечах, пускающим в небо дым. Не спящим, растрепанным….
Я слушала, как зачарованная, сразу поняв, что это не просто набор красивых слов: он пел душой, пытаясь сказать то, что не всегда можно даже с глазу на глаз, потому что боишься получить ответ, и вряд ли мне удастся наслаждаться его голосом часто. До этого момента я и понятия не имела, что он так умеет.
— Нагим, заходящим в ночной океан, пугающим криком птиц, с десятками шрамов, царапин и ран, с укусами у ключиц. Бесстрашным, отчаянным, смелым и злым, не знающим слова ''нет'', на толику грешным, на четверть святым, держащим в ладонях свет…
Раймунд сначала хотел сказать мне что-то нелицеприятное, это было видно по его побледневшему лицу и решительно стиснутым губам, но вслушавшись в то, что твориться в зале, он передумал и напряженно посмотрел в сторону поющего. Самаэль медленно прошелся по залу, поклонился королю с королевой, извиняясь за недавнюю оплошность и развернувшись к нашей арке, неторопливо пошел в мою сторону.
— Запомни мой образ, когда в полутьме целую твое лицо, запомни мой голос и след на стекле от выдоха хрупких слов…
Я выпрямилась до хруста в спине, с ужасом понимая, что синигами не остановиться на полпути, он не только вкладывает в слова определенный смысл, но и хочет получить подтверждение им здесь и сейчас, на глазах огромного скопления народа. Видимо, чтобы потом я не отнекивалась, что он неправильно меня понял.
— И если когда-то, спустя десять зим, ты встретишь меня в толпе, найдешь меня серым, безликим, пустым, ушедшим в чужую тень, схвати меня крепко, сожми воротник, встряхни меня за плечо, скажи, что я трус, неудачник и псих, брани меня горячо…
Безумная мысль о том, что нужно подхватиться и выскочить отсюда, иначе произойдет что-то, чего уже не изменишь, навязчиво закружилась в моей голове. Сначала я поддалась панике, но пристальный взгляд Самаэля, который так самоотверженно открылся перед всем миром лишь бы суметь докричаться до меня, остановил. Стараясь не превратиться в жалкий комок от сочувствия самой к себе, я уверенно шагнула ему на встречу. Какое там к черту платье, плевать на него и на то, что обо мне подумает королевский двор тысячу раз. Я даже совершенно не расстроюсь, если мне откажут в чести быть принятой у Его Величества. Что мне король, когда за спиной готовы встать все силы Ордена Храма, а рядом мужчина, не боявшийся отдать за меня все, что имеет: себя самого.
Самаэлю оставалось сделать до меня всего два шага, но он притормозил, убрал руки со струн и в полнейшей тишине не допел, а тихо, вкрадчиво договорил:
— Заставь меня вспомнить ночной океан, рассветы, ромашки, джаз. Прижми свои губы к холодным губам, заставь меня вспомнить нас.
Стоявшие по обе стороны от меня, юные барышни на выданье, растроганные тем, как умело Самаэль исполнил свою песню, суетливо вытирали глазки ажурными именными платочками. Публика, вначале стушевавшаяся после моего странного появления, решила, что я не стою их внимания и взорвалась бурными аплодисментами в адрес синигами, который опустил свой инструмент и, улыбаясь так, что показались верхние острые клыки, опустился передо мной на одно колено. Всем своим видом он демонстрировал, что ему глубоко плевать на общественное мнение и все, о чем он пел было посвящено только мне одной. Поняли это и барышни и уже бросали на меня не брезгливо-недоуменные взгляды, а недовольно-ревнивые.
Гордость за Самаэля переполняла все нутро, я охнула и кинулась его поднимать, но он был упрям и встал на ноги не сразу, а выдержав нужное ему время, успев при этом шепнуть:
— Не суетись, пора бы тебе принимать все это как должное.
— А можно это «должное» я приму где-нибудь в другом месте, а не перед глазами королевской четы? — я ворчала скорее по привычке, хотя на самом деле мне было безумно приятно и немного неудобно, и синигами это понимал.
Едва общий гвалт стих, раздались редкие размеренные хлопки. Вцепившись в плечи жениха, как в спасительный круг, я выглянула из-за него и мысленно чертыхнулась: королева Виктория, решив продемонстрировать свои положительные эмоции, привстала со своего трона и изобразила «бурные» аплодисменты. Только в отличие от нее, все-таки впечатлительной женщины и уже потом супруги властного правителя, суровое выражение лица Его Величества не сулило ни мне, ни Самаэлю ничего хорошего.
Пока не стало поздно, я распрямила плечи и вышла из-под защиты синигами, намереваясь сдаться с потрохами, все-таки влюбленным везде должна быть дорога, может быть, если заранее покаяться, причем прилюдно, нас и не съедят.
Ломая мою спасительную операцию в пух и прах, вперед вылетел запыхавшийся Раймунд и встал так, чтобы за ним не было видно ни меня, ни синигами. Конечно, рыцарь обладал достаточно плотным телосложением, если не сказать пухлым, так что ему бы это с успехом удалось, если Самаэль был маленьким и щупленьким, как я, потерявшая все лишние килограммы после многочисленных тренировок в аз-Зайтуне. И пока я не успела придумать, как правильно на все это реагировать, он низко поклонился сперва королю, потом королеве и срывающимся от волнения голосом произнес:
— Ваше величество, прошу не судить слишком строго моего дамуазо за столь дерзкое появление без предварительного оглашения. Это целиком и полностью моя недоработка, о чем я безумно сожалею! Леди Керпен никогда не была при таком великолепном дворе, растерялась и по незнанию своему нарушила этикет…
— Этикет это всего лишь условности, молодой сэр, — холодно перебил молодого графа Его Величество Уэстфорд и специально сделал паузу, чтобы рыцарь мог назваться, тем самым выйдя из обезличенной персоны.
— Раймунд Тулузский, Ваше Величество, — с готовностью отозвался молодой человек и вновь поклонился, — граф Лангедлока из Южной Франкии. Хоть это и не ваша страна, но сначала мой отец был вашим преданным вассалом, а четыре года назад, и я принес вам клятву верности.
Король кивнул в знак того, что услышал и продолжил:
— Как я сказал, этикет — это ерунда, но этой леди, да и вами тоже, был нарушен издревле установленный и за последние триста лет ни разу не поменявшийся порядок церемонии проведения торжественного приема в честь лучших курсантов одной из самых великих академий! Все наши законы подчинены мудрым наставлениям предков, и даже я не позволяю себе отойти от них хоть в малейшей степени, хотя дворцовые порядки сложны. Где церемониймейстеры, почему допустили?