Сплетающий души
Шрифт:
Во время нашего первого привала я скорчился с подветренной стороны скалы, пока Паоло, Вроун и остальные ели. Даже после того, как передышка закончилась, я не смог заставить себя пошевелиться. Мои конечности словно налились свинцом.
— Они пожирают тебя, так ведь?
Паоло присел на мерзлую грязь рядом со мной. Я даже не слышал, как он подошел.
— Что ты имеешь в виду?
Он протянул мне кусок сладковатого хлеба из таппы. Я покачал головой и плотнее запахнул плащ, когда порыв ветра хлестнул над камнями.
— Именно это и имею. Ты и трех глотков не сделал со вчерашней бури, и,
— Я просто устал. Я еще наберусь сил.
— Только не пока продолжаются бури.
— Я что-нибудь придумаю. Еще несколько недель, и мы сможем уйти из этого проклятого места.
— Так долго тебе не продержаться. И если кто-то из тех чудаков, кто все еще считает Стража своим другом, выяснит, что полдня после каждой бури ты не в состоянии соображать, они однажды прикончат нас всех.
У нас оставались еще трудности с некоторыми бывшими охранителями, которые пытались снова загнать жителей Пределья в их оплоты, били их и утверждали, что я разрушаю Исток. Большую часть одиноков до сих пор было несложно запугать.
— Я не могу уйти прямо сейчас.
— Тогда иди к Истоку. Попробуй то, что, по его словам, тебе поможет.
— Выпить из источника? Вряд ли. Я не хочу ничего принимать от Истока. Ты сам говорил, что не доверяешь ему.
— Не доверяю. Но я еще и не хочу, чтоб ты помер. Я хочу вернуться туда, где делают солонину и пекут нормальный хлеб и где я смогу примостить зад на какую-нибудь лошаденку. Если ты все равно умираешь, с тем же успехом ты можешь сделать это, пытаясь остаться в живых.
Я не ответил ему на это. Только поднялся на ноги и сказал:
— Со мной все будет в порядке. Отправляемся дальше.
Спустя три дня ударила новая буря, еще хуже предыдущей. За следующие семь светов — еще три, и я уже не мог взобраться по ступеням Голубой башни, не останавливаясь передохнуть на каждой третьей. Я настолько похудел, что на мне уже не держались штаны. Я чувствовал себя тощим, как Занор, но Занор одной рукой смог бы завязать меня в узел. Во рту стоял привкус пепла, словно внутри все выгорело дотла. Паоло продолжал пристально смотреть на меня, и я знал, о чем он думает.
Я отправился к Истоку, пока все спали. Я не взял с собой Паоло и не сказал ни ему, ни кому-то другому, куда иду. Я не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как тяжело мне подниматься по лестнице.
Огни в оплоте погасли, и в саду тоже царила ночь. Но все же было не совсем темно. Точно такие же лампы, как в башне, висящие среди деревьев на железных столбах, отбрасывали на дорожку мягкий свет. Воздух казался прохладным, но это меня не удивляло. Похоже, я больше не мог согреться.
— Приветствую, мой король. — Голос омыл меня, пропитал насквозь, когда я вошел в пещеру и опустил руку в воду. — Ты так давно не приходил сюда.
Я не стал тратить времени.
— Что ты имела в виду, сказав, что вода источника укрепит меня во всех испытаниях?
— Именно это, мой король. Эта вода предназначена тебе, поэтому она укрепит и насытит тебя.
Я поболтал ладонью в голубовато-зеленой ледяной воде. Она не имела ни запаха, ни малейшего признака чар. Я коснулся языком капли и не почувствовал ни подозрительного вкуса, ни каких-то неожиданных ощущений, кроме неодолимой жажды. Ни один инстинкт не предупреждал меня о яде. Я уже много дней не ел и не пил без неизбежной тошноты и едва смог спуститься в сад, не рухнув лицом вниз, поэтому решил, что попробовать все-таки стоит. Я зачерпнул пригоршню воды.
— Пей вдосталь, мой король. Живи. Так я и сделал.
— О, звезды ночи…
Сложно было не осушить чашу до дна. Чистая, свежая, прозрачная вода пробудила все мои чувства. Выпив столько, сколько я мог удержать в себе, я оперся на стену пещеры и соскользнул на пол, чувствуя, как вымывается пепел, выстлавший мои вены и легкие. Я не заснул, но к тому времени, как лампы погасли и начали светиться солнечные камни, я снова мог ясно мыслить. Наверное, я был угрожающе близок к смерти. В эту ночь Исток больше не заговорил со мной.
С тех пор я приходил к Истоку после каждой огненной бури. Каждый раз, когда я опускал руку в воду, голос приветствовал меня.
— Добро пожаловать, мой король. Я радуюсь тебе. Чем я могу служить тебе сегодня?
— Ты ответишь на мои вопросы?
— Пока нет. Еще не пришло время твоего понимания. Но я могу говорить с тобой о многих других вещах.
— Тогда я просто выпью воды и отправлюсь по своим делам.
— Как же ты упрям! Мне нужно придумать что-нибудь, чтобы вовлечь тебя в разговор. Мне так долго пришлось ждать твоего прихода.
— Расскажи мне то, что я хочу знать.
— Тебе стоит расширить границы того, что ты хочешь знать. Тебе недостает мудрости во многих областях.
Это стало своего рода игрой между нами.
— Скажи мне, о голос из лохани с водой, есть ли у тебя имя? — спросил я однажды, пока сидел, глядя, как свет факелов играет на поверхности источника, а вода делала свое дело.
— Я — первооснова Пределья. Возможно, это не самое изящное имя. Не слишком удобное, чтобы его произносить.
— Мне кажется странным звать тебя Истоком. Это неподходящее имя. Думаю, я мог бы звать тебя Основой.
— Как пожелаешь. А я могу звать тебя мальчишкой, а не королем, потому что в основе твоего существа лежит шестнадцатилетний юноша, пусть даже и несущий бремя короля.
Постепенно мы перешли в наших беседах к более существенным вопросам. Я начал рассказывать о бедах, с которыми ко мне приходили одиноки, о трудностях, с которыми встретились задуманные мною перемены, и о свободах, которые я дал этому народу. Я спрашивал о бродячих стаях чудовищных созданий, которые, как я знал, были разумны и угрожали отдаленным оплотам; о том, что делать с одиноками, боящимися покинуть свои башни, чтобы влиться в жизнь пробуждающегося города. Я стал думать об Истоке как о подруге, говорившей со мной так, как могла бы старшая сестра. Она никогда не указывала мне, что именно делать, но направляла мои мысли, задавая вопросы и помогая оживить в памяти все, что я когда-либо узнавал: по книгам, из наблюдений за родителями — настоящими и теми, кто вырастил меня, даже в то время, что я провел с лордами, хотя ни я, ни Исток не упоминали их по имени. Я не хотел марать красоту этой пещеры своим уродливым прошлым.