Сплетение песен и чувств
Шрифт:
– Так вот – продолжал Евгений. – Как-то раз я возвращался очень поздно, где-то разгружал какие-то машины, весь уставший, грязный, шел в свою комнатушку, которую снимал на Карповке, совсем рядом с тем домом, где коммуналка была, на углу, там еще сквер небольшой. Помнишь, Ань?
– Ага – вздохнула Аня.
– Шла твоя мама. Была осень, октябрь. На набережной мы поравнялись, шли-то с двух разных сторон. Шел дождь, у меня, конечно, зонтика не было, весь мокрый был, замерзший. А она вся такая аккуратная, ухоженная. Она всегда умела следить за собой, это да. Я еще тогда подумал – вот бы мне эту комсомолочку узнать получше. Я прошел мимо, никогда
Тот дочищал картошку и почувствовал на себе взгляд, смутился, зачем-то начал осматривать себя, думая, что с ним что-то не так.
– Что, футболку запачкал? – равнодушно спросила Аня.
– Неа – ответил Артём, понимая, что пару пятен от картофельного сока его все же угораздило посадить. – Все равно эту стирать надо.
– Вот и я был таким же, наивным, – Евгений пытался шутить, но Артём на него посмотрел так строго, что пришлось открещиваться от каких бы то ни было шуток. – Да ты не обижайся, Артём, я же только о хорошем стараюсь думать, и говорить тоже. Не надо, хорошо?
– Да не обижаюсь я, Вас слушаю, – Артём поставил разогреваться сковородку, вылив в нее пару ложек растительного масла. – Интересная история, мне Аня никогда ничего подобного не рассказывала. Чувствую, что она просто не знала. И что случилось потом?
Евгений попробовал покачаться на стуле. Видимо, это была давняя привычка, с которой он ничего не мог поделать. Он пытался откинуться назад, держась за край стола пальцами, но быстро понял, что ничего хорошего из этой затеи не получится: стол скользил по кафельному полу, стул тоже было трудно удержать в устойчивом состоянии. Так что от этой затеи пришлось отказаться. Он облокотился руками на стол и продолжал:
– В общем, поравнялись мы с ней. Я, мокрый и голодный, и она, умница и красавица. Она повернула в первую арку, ту, что прямо рядом с тополями. Не знаю, есть ли они еще там. А я пошел дальше. Вдруг слышу – крик. Я сразу понял, что это кричит она. Просто некому было в такой час, в таком месте и таким голосом…
– Каким? – Артём резал картошку и, спрашивая, даже не поднял глаза, чтобы случайно не порезаться.
– Ну, как тебе объяснить. Что-то было в этом голосе такое, чего не было в других голосах. В общем, я пулей побежал туда. Какие-то два урода отнимали у нее сумку. Один держал, другой вырывал. А она вцепилась и не отпускала, и орала так, что будь здоров!
– И ты их хия-хия, пара приемов и они повержены! – Аня пыталась как-то разнообразить затянувшийся рассказ, ускорить его.
От неожиданности, что назвала отца на «ты», она даже несколько покраснела. Евгений слегка улыбнулся и сделал вид, что ничего не заметил.
– Ну, что ты, – он заерзал на стуле. – Какие там приемы. Я их тогда не знал, да и сейчас не могу похвастать какой-то выдающейся спортивной формой. Я крикнул им что-то вроде «Отдай сумку». Помню, еще подумал, что надо было кричать, как учили, «Пожар», да было уже не до этого. Они просто отпустили ее и быстро убежали через дворы куда-то. Так мы и познакомились с Наташей. Тогда я в первый раз побывал у нее дома в коммуналке. Еще жива была ее мама. Она сушила мою промокшую куртку на батарее и поила меня водкой, все боялась, что я простужусь. Такая вот банальная история.
– Да ты просто супергерой! – Аня снова повторила это самое «ты», на этот раз уже чуть смелее.
Евгений ничего не ответил. Безусловно, он
– А как вы начали встречаться и поженились? – покашливая, Артём решил дать понять, что хочет разобраться в этой истории.
– Не были мы женаты, Артём, не были. А встречаться мы начали почти сразу. Просто я стал ее подкарауливать у работы, она тогда секретарем работала совсем недалеко, на Чапыгина, в каком-то то ли кооперативе, то ли совместном предприятии – шут их разберешь, времена тогда были безумные. По выходным мы гуляли. Как-то завязалась дружба, потом роман. Да что мне объяснять, и так прекрасно знаете, как все это происходит. А примерно через год, нет, чуть меньше, через полгода, наверное, она сказала мне, что беременна. Так появилась ты, Аня.
– Так почему вы не поженились, раз любили ее? – в интонации Артёма были легкие нотки обвинения.
Конечно, обвинять Евгения он ни в чем не собирался. Просто по наивности он посчитал, что любить и жениться – это синонимы, что одно без другого не бывает. Отец Ани понял это и решил не обижать парня.
– Знаешь, Артём, на самом деле мы не любили друг друга, мы были просто очень хорошими друзьями. И решили не портить друг другу жизнь, навязывая какие-то совершенно ненужные отношения. Когда отношения в тягость, то это самое плохое из того, что может быть. Когда ты родилась, у меня не было ни копейки, но очень скоро я начал хорошо зарабатывать и стал помогать, тем более что мама Наташи, твоя бабушка, на тот момент уже умерла, и Наташе приходилось туго.
Они ужинали втроем и молчали. Аня думала о маме, ее сердце сжималось, глаза то и дело становились мокрыми. Она громко сморкалась в бумажное полотенце, отрывая его от большого рулона. Артём пытался справиться с чувством тревоги. А Евгений… Трудно описать то, что крутилось в его голове. Он то и дело поглядывал на дочь, пытаясь найти в ней что-то от Наташи, чтобы разобраться, почему все-таки все получилось именно так, как получилось, и никак иначе. Ему тоже было трудно подавить в себе чувство тревоги, только оно имело вполне различимые оттенки: он боялся за Аню, будущее которой, по его мнению, находилось и в его руках тоже.
Только часы не думали ни о чем – пощелкивая, отбивали секунды, и слегка шуршали стрелками.
Чувство восьмое. Сомнение
Артём почти не запомнил похорон. Аня плакала с самого утра, и ему приходилось успокаивать ее, прижимая к себе и дотрагиваясь губами до ее лба. Ему начинало казаться, что лоб очень горячий, что у нее температура, но приложив ладонь, он раз за разом убеждался, что это не так, и хоть немного, но успокаивался.
В крематории было до того мрачно, что это еще больше угнетало именно в тот момент, когда надо было держать себя в руках. Артём стоял так, чтобы в любую минуту подхватить Аню, если ей вдруг станет плохо. Народу было немного, человек двадцать. Аню обнял тучный мужчина в длинном плаще. «Начальник ее мамы – догадался Артём. – Вот он, оказывается, какой». Священник говорил тихо. Прощание продолжалось минут сорок, не больше, прощание с прошлым и настоящим, и незаметный, но все же приход будущего – сложного, самостоятельного и с каким-то леденящим душу налетом одиночества.