Сплетение песен и чувств
Шрифт:
Официантка удалилась и очень быстро вернулась со счетом. Видимо, они засиделись настолько, что стали привлекать к себе внимание. Артём быстро доел остаток пирога, допил из чашки остывший чай и расплатился.
– Теперь куда? – спросил он Аню, когда они выходили из кафе.
– Домой, наверное – ответила она немного устало.
– Ты же хотела по магазинам? – Артём стоял перед ней, спрятав руки в карманы штанов, от чего они казались еще шире и мешковатее, чем были на самом деле.
Ане ничего не пришлось отвечать. Артём обнял ее:
– Я с тобой и всегда буду с тобой, что бы ни
Мимо, спеша, проходили люди, а они замерли в объятиях, не обращая внимания ни на то, что происходит вокруг, ни на то, как они смотрятся.
Они просто жили, чувствовали друг друга – и в этот момент Аня думала о своей маме, а Артём об Ане. Цепочка замкнулась. Они побрели домой пешком, закрывая глаза от ветра и стараясь меньше говорить, чтобы не останавливаться и не замерзнуть.
Дрожа, они зашли в квартиру.
– Тёмочка, согреешь меня? – робко спросила Аня, как будто кто-то подслушивал, подсматривал и мог укорить ее за то, что едва оправившись от смерти мамы, она думает о таких вещах.
Он не успел ответить, будучи сражен поцелуем. Аня не зажигала свет, а Артём никак не мог нащупать выключатель.
– Согрей – просила она.
Он повиновался.
Едва отдышавшись, они вместе пошли в душ. На полпути Аня остановилась и прислушалась, побежала в комнату.
– Да, пап, привет! Доехал? Все нормально? У нас тоже все нормально, ходили в кино. Нет, я не грущу. Нет, мы не голодные. Ты тоже себя береги, пожалуйста. Хорошо, через неделю жду от тебя звонка. И тебе спокойной ночи. Да, и от Артёма привет! Он стоит рядом и улыбается. Пока!
– Ну, доехал без приключений? – спросил Артём, когда Аня положила трубку.
– Да, и передавал тебе привет большой, сказал, чтобы ты был хорошим мальчиком, – Аня долго пыталась нащупать розетку, чтобы поставить телефон на зарядку, положив его на спинку дивана. – И давай-ка в ванную, нечего голому ходить, еще не хватало, чтобы простудился.
– Ой-ой-ой, как страшно! – кривлялся Артём.
Этот вечер, как и многие другие, последовавшие за ним, Аня и Артём провели вместе, радуясь тому, что можно побыть в тишине, вдвоем, ни от кого не скрываясь и никому ничего не доказывая. Они просыпались вместе. Уходили каждый на учебу и дожидались момента, когда встретятся снова так, как будто намечалось первое свидание и трудно было скрыть волнение.
Евгений, как и обещал, приехал спустя десять дней. На кладбище на окраине города было сыро, вперемешку с мелким дождем на землю падали легкие первые снежинки. Наталью похоронили рядом с ее родителями. Аня плакала, хотя прилагала все усилия для того, чтобы этого не произошло. Вместе с отцом Ани они сходили в банк и забрали свои карточки.
– Неужели этого нельзя было сделать без меня? – ругался Евгений. – Везде вас за ручку нужно водить, как маленьких.
Безусловно, он понимал, что Ане и тем более Артёму неудобно принимать от него деньги. Но делал это, как бы ни ужасно звучал данный факт, не ради них, а ради Натальи, перед которой был в долгу – во всяком случае, в этом был убежден.
В тот вечер они ужинали в ресторане. Евгений оставил машину у дома. Ресторан располагался в парке, в десяти минутах ходьбы. Было сыро. Они сидели недалеко от террасы, которая напоминала о лете и теплых днях. Пахло жареным мясом и тушеной капустой. С улицы доносился гул проезжавших машин.
Для Артёма все было как во сне: и вечер, и воспоминания об Аниной маме, и Анин отец, посматривавший на Артёма так, что становилось не по себе. И Аня – то плакавшая, то улыбавшаяся, то хватавшая Артёма за руку, то смущавшаяся и начинавшая теребить в руках белую салфетку с красивым цветным логотипом ресторана.
Артёму показалось – впервые, наверное, за всю жизнь – что он нужен кому-то, помимо родителей, что он не одинок, что его принимают таким, какой он есть, не пытаясь изменить, сломать, сделать лучше или хуже, не упрекают за то, что он старается быть собой, не изображая из себя не то супергероя, не то вычурного джентльмена. И это было так явственно, так реалистично, что ему тоже захотелось взять и заплакать, уткнувшись в плечо Ане, заплакать от того, что все складывается именно так и никак иначе.
Евгений молчал, тоже теребя салфетку и думая о чем-то своем. Заказ нести не торопились, но напоминать о себе, своем присутствии и чувстве голода, смешанном с нетерпением, совершенно не хотелось. Пусть все будет так, как есть, потому что это происходит лишь раз в жизни. Когда-то давно точно так же и именно здесь они сидели вместе с Натальей. Конечно, все изменилось, и ресторанчик давно не тот, и атмосфера, и все остальное. Но будь она рядом, она точно так же не захотела бы что-то менять и куда-то торопиться.
Артём ел быстро, Аня вилкой искала в салате маслины и исподтишка перекладывала их на тарелку Артёму. Артём делал вид, что ничего не замечает и с большим аппетитом все поглощал. Должно быть, Евгения забавляла эта сцена. Он задумчиво улыбался, на какой-то момент в его глазах проносился блеск, но сразу пропадал, возвращая задумчивость и усталость.
Сто граммов водки на троих – помянули Наталью и почти беззвучно продолжали трапезу. Зал ресторана словно хранил память о бесчисленных застольях, проходивших здесь в разное время, и противился такому молчанию и сдержанности. То и дело то тут, то там позвякивали приборы, гремела в руках официантов посуда, поскрипывали стены, и где-то вдалеке хлопала большая стеклянная входная дверь.
– Аня, а ты знаешь, что мы с твоей мамой приходили когда-то в этот ресторан – вдруг произнес Евгений, будто пугаясь звука собственного голоса. – Тоже сидели с ней и молчали. Сейчас тут все по-другому, хотя место то, именно то.
– А что вы заказывали? – Артём решил поддержать беседу и задал, как он посчитал, совершенно безобидный вопрос.
Евгений дотронулся ладонью до кончика носа, проверяя, не запачкал ли он его соусом.
– По бокалу вина и порцию хинкалей, одну на двоих. Большего позволить тогда я себе не мог. Такое вот у нас было странное свидание. А вы думаете, почему я навсегда запомнил тот поход сюда? Да и вы, не сомневаюсь, тоже запомните, никуда не денетесь. Я немного завидую вам, тогда мы не могли ничего, абсолютно ничего. Все было ужасно дорого, вокруг нищета, разруха. И самое ужасное состояло в том, что с этим ничего нельзя было поделать, никак было не вырваться из этого состояния.