Сплоченность
Шрифт:
— Видел и я, — вступил в беседу другой старик, ковыряя палкой землю у своих ног. — Сегодня всю ночь просидел у окна. Сидел и думал: не у Гроховки ли фронт? Уж больно сильно бьют.
— Это в соседнем районе. Люди рассказывали, что фашистов там собралась тьма. На наш район собираются идти, — сказала Настя.
— Все может быть. Подъедут партизаны — надо спросить, — рассудил старик с палкой и, вздохнув, добавил: — Не дай бог снова видеть тут проклятых злодеев.
Послушать беседу и посмотреть на всадников собрались многие. Южный ветер быстро гонял крылья
— Да это же наш Злобич!
— Правильно… Зять твой, Макар, едет. Готовь пол-литра!
— Да не гуди ты над ухом! — огрызнулся Яроцкий. — Лучше скажи, кто это еще с ним.
— Видимо, связные. Точно! Вон вижу Сандро. Между прочим, забавный хлопец. Заезжал как-то ко мне, когда Гарнак еще был комбригом.
— Где-то он теперь?
— Гарнак?.. Пошел в гору. Говорят, в Москве важным начальником стал… Правда, Макар? Тебе Борис, наверное, рассказывал.
Яроцкому хотелось это подтвердить, ему не терпелось о многом сказать, что люди не знали, но, подумав, что, кроме вреда, болтливость ничего не приносит, он сдержал себя и неопределенно ответил:
— Откуда же мне знать? У них, может, это считается секретом.
Подъехали партизаны. Злобич ловко соскочил с коня, стал здороваться с односельчанами. Следом за ним хотели было слезть и связные, но Злобич удержал их:
— Не надо, сейчас поедем.
— Что же это ты, Борис? — удивился мельник. — И побеседовать не хочешь с нами?
— Некогда, товарищи… Дела срочные. Еду в Калиновку. А дорога, видите, какая… не разгонишься. Ну, как живете?
— Пока что — неплохо. Под вашим партизанским крылом, как у бога за пазухой. День и ночь говорим вам спасибо, — опираясь на палку, прошамкал старик.
— Что правда, то правда, — поддержал мельник. — Теперь нас фашисты не терзают. Но, говорят, будто они, окаянные, снова лезут сюда. Скажи ты нам, Борис, чистую правду.
— И что это за грохот стоит день и ночь? — добавила Настя.
В эти дни Злобич не раз слышал такие вопросы в деревнях, по которым ему приходилось проезжать. И каждый раз, прежде чем ответить, он припоминал последние сводки Совинформбюро, донесения своей разведки, сообщения из отрядов. Вчера вечером ему стало известно, что на станции Гроховка высадились два полка эсэсовцев. А сегодня на рассвете из отрядов, расположенных в ближайших к Гроховке деревнях, сообщили, что ночью было несколько стычек с врагом, что эсэсовцы стремятся проникнуть на Калиновщину.
Что он мог сказать сейчас своим односельчанам? Почти то же, что говорил и в других деревнях.
— Фронт, товарищи, гремит. Наши самолеты прилетают, бомбят фашистов. Партизаны рвут рельсы, склады, уничтожают вражеские гарнизоны. Вот что грохочет. Понимаете?.. Хотят ли фашисты вернуться сюда? Хотят, рвутся! Разве им приятно, что наш район — партизанский, советский? Вот и лезут сюда, как свиньи на плетень. Что ж, пусть лезут себе на беду. Увязнут в ловушке, а мы их — по спине, по голове!.. Правда, дядька Панас? — блеснув
— И не говори, Борис. В городе-то их прошлой зимой здорово перемололи, — ответил мельник смеясь.
— Жарко им тогда пришлось. Кто уцелел да убежал, до смерти не забудет, — добавил Злобич и, прощаясь, посоветовал: — Дружину укрепляйте, усиливайте охрану деревни, оружие под боком держите. Сегодня бой гремит далеко — завтра может быть близко. Помните это.
Партизаны тронулись с места. Борис вел коня на поводу, рядом с ним шел Макар.
— Хоть бы на минутку заехал, пообедал бы, — упрашивал старик.
— Спасибо, дядька Макар. Сейчас не могу, Камлюк срочно вызывает. Вы же знаете, что значит дела военные.
— Ну смотри, тебе видней.
— Буду возвращаться — обязательно заеду. Поклон передайте Наде и тетке Арине.
— Будь здоров! — не желая задерживать Бориса, проговорил Макар и зашагал обратно к мельнице.
Злобич приехал в Калиновку под вечер. Штаб соединения размещался на новом месте, не в здании райкома, а на зареченской окраине города, в доме, где до войны была контора льнозавода. Вокруг дома, вдоль зубчатого частокола, стояли на привязях кони. У калитки толпилось несколько партизан — ординарцы, связные — и горячо о чем-то разговаривали. Увидев Злобича, они неожиданно всей ватагой бросились ему навстречу, вытащили из седла и стали качать.
— Ура!
— Поздравляем!
— Желаем новых успехов!
Полный недоумения, Злобич не мог произнести ни слова. Только после того, как его перестали качать, он спросил:
— Что случилось, хлопцы? С чем вы меня поздравляете?
— С правительственной наградой, дорогой Борис, — опережая всех, сказал Сенька Гудкевич. — Около часа тому назад передали из Москвы Указ о награждении группы белорусских партизан. И ты есть в этом Указе. Имеешь орден Красного Знамени. Поздравляем!
— Поздравляем! — дружно подхватили партизаны.
— Спасибо, хлопцы, — взволнованно ответил Злобич. — А кто еще из нашего соединения в списке награжденных?
— Многие.
— Человек сто.
— Камлюку и Струшне — орден Ленина!
— Правильно! — воскликнул Злобич. — А у других какие награды?
— Орденом Красного Знамени, — снова опередил всех Сенька Гудкевич, — награждены Мартынов, Корчик, Вырвич, Новиков, Поддубный, Гарнак… Орден Красной Звезды получили Перепечкин, Смирнов, Зорин, Столяренко. Всех по памяти не пересчитаешь. Много хлопцев награждено медалями.
— В том числе и вот этот хлопец, — сказал один из партизан и хлопнул Гудкевича по плечу.
Все засмеялись. Злобич протянул руку Гудкевичу, поздравляя его в свою очередь с наградой.
— Что ж, покачаем и тебя? — спросил он.
— Уже качали вот эти медведи! — показав на своих друзей, пошутил Гудкевич. — Так накачали, что даже бока болят.
Злобич улыбнулся. Он перекинулся с партизанами еще несколькими словами и торопливо зашагал через двор к крыльцу дома.
— А-а, Борис Петрович! — воскликнул Камлюк, увидев Злобича.