Сплошные сложности
Шрифт:
Она должна сказать ему про бонус в десять тысяч долларов. Большим пальцем Марк погладил Челси щеку, и его глаза стали бархатно-карими.
— Ты не изувеченный. — Сейчас. Она должна сказать ему сейчас. Она открыла рот, но вместо этого сказала совсем другое: — Ты нуждался во мне. — И может быть, она тоже в нем немножко нуждалась.
— Я все еще нуждаюсь в тебе.
Челси закрыла глаза, чувствуя, как их пощипывает, а в груди ноет. Если она не будет осторожна, то совершит невообразимое. Если она не будет осторожна, то может влюбиться в Марка Бресслера. И это будет плохо. Она уедет, и влюбиться —
Что Челси и делала. Прямо до того самого утра, когда Марк настоял, чтобы отвезти ее на прием к доктору. Он сидел в комнате ожидания, листая журнал о гольфе, пока она консультировалась с пластическим хирургом, и по дороге домой ждал, пока Челси расскажет, что узнала.
— Доктор предупредил, что я могу потерять чувствительность, — сказала она, пока они ехали по понтонному мосту. Теперь о рисках ей было известно больше, и Челси немного испугалась.
— Надолго?
Она пожала плечами.
— От шести до двенадцати месяцев. Или навсегда. — О побочных эффектах и рисках Челси знала, но когда услышала от доктора, они внезапно стали очень реальны.
Марк посмотрел на нее через солнечные очки.
— Возможно, я не смогу кормить ребенка. — Она взглянула на руки, сжатые на коленях. Даже узнав всё в тонкостях, Челси все равно хотела сделать операцию. — Моя семья сойдет с ума. — Она подняла взгляд на профиль Марка, потому что, на самом деле, рассчитывала узнать, что об этом думает он. И слишком боялась спросить напрямую. Слишком боялась, что он сможет заставить ее передумать.
Между ними на несколько долгих минут повисла тишина, затем Марк сказал:
— Мне нравится твое тело. Ты красива такая, какая есть. — Он протянул к ней руку, и Челси ждала: вот-вот он скажет, что согласен с ее семьей. — Но если ты несчастна с таким размером груди, сделай с этим что-нибудь. — Он провел большим пальцем по тыльной стороне ее ладони. — Сделай то, что сделает тебя счастливой.
Вот тогда все и случилось. Сердце Челси подпрыгнуло до самого горла. В глазах защипало, и она влюбилась в Марка Бресслера прямо тут, на первом повороте в Медину. Влюбилась в него так сильно и быстро, что задохнулась. Влюбилась, хотя была осторожна.
В третий понедельник августа Марк сел в «мерседес» и отправился в главный офис «Чинуков». Они назначили встречу, чтобы поговорить о месте помощника тренера, и теперь Бресслер не был так решительно настроен против этого предложения, как несколько месяцев назад. Он даже начал проникаться этой идеей. Нет никакого вреда в том, чтобы послушать, что они скажут.
Он выехал с подъездной дорожки и направился к центру Сиэтла. Работа Хитмэну была необходима. Он сойдет с ума, если будет лежать и ничего не делать. Ему нужно какое-то занятие, кроме того чтобы строить планы, как заставить Челси передумать насчет ее политики «никакого-секса-на-работе».
Это же полная чепуха. Марк согласился только потому, что решил: он может заставить ее передумать. Но Челси не уступила своих позиций. Ни в первую, ни во вторую неделю. Ни даже тогда, когда они возвращались с осмотра дома в округе Королевы Анны, и Марк, протянув руку, провел ладонью по обнаженному бедру Челси. Скользнул пальцами в трусики: она была мокрой
— Теперь я не на работе, — почти бросилась на него и сорвала с него штаны. Марк нагнул ее к капоту «мерседеса», задрал маленькую юбку и взял сзади. Это было классно и грязно. Быстро и непристойно.
И сладко.
Но даже близко не так сладко, как в ту ночь, когда Челси позволила ему любить себя около Кубка Стэнли. В своей жизни Марк занимался сексом со многими женщинами. И с Челси он тоже занимался сексом, но та ночь была иной. Он чувствовал себя так, будто в его теле взорвалась каждая клеточка. Казалось, его разорвало на кусочки, а когда снова стал целым, то изменился. Изменился его взгляд на жизнь. И его взгляд на Челси.
Марк не мог сказать, что его чувство к Челси — это любовь. Та, которая приводит к огромному бриллианту и свадебным клятвам. Он влюблялся так раньше, но в этот раз все было по-другому. Это чувство было легким, уютным, как будто он оказался в ванне с теплой водой вместо джакузи.
Нет, он не мог сказать, что любит Челси, но он скучал, когда она уходила. Скучал по звуку ее голоса и стуку каблуков по его плиточным полам.
Ему нравилось быть с ней. Нравилось разговаривать и заставлять ее смеяться. Ему нравился ее острый ум и чувство юмора. Нравилось, что она считала себя импульсивной, когда явно держала под контролем все вокруг себя. Марку нравилось выражение ее глаз, когда она была решительно настроена сделать что-то по-своему. Особенно ему нравилось выражение ее глаз, когда она была решительно настроена сделать что-то по-своему с ним.
Нет, ему не нравилось это в ней. Он любил это. Любил то, как она трогала его и целовала, и командовала. Он любил то, что она делала своими руками и ртом, и те задыхающиеся тихие стоны, которые издавала, когда он касался ее. Марк любил смотреть ей в лицо, когда был глубоко внутри ее маленького тела. То, как решительность в глазах Челси становилась все более тяжелой, опьяненной, пока он входил в нее. И он так любил тесные объятия ее внутренних стенок, которые сжимали и затягивали, вырывая оргазм из самой глубины его души.
Марк Бресслер был уже не тем мужчиной, что восемь месяцев назад. Он был уже не супер-звездой хоккея. Он не жил на широкую ногу. Им больше не интересовались спортивные журналисты, а многомиллионные рекламные контракты заканчивались. Он был покалеченным бывшим профессиональным спортсменом с ноющими мышцами и большую часть времени нуждался в трости.
Заехав на парковку, Марк поставил машину рядом с лифтом. Казалось, что Челси на это наплевать. Она заставила его снова почувствовать себя живым. Мужчиной. Но дело было не только в сексе. Если бы только в нем, то это смогла бы сделать любая женщина. Это было в том, как Челси смотрела на Марка. Как будто не видела его разбитую жизнь и шрамы. Она оставалась с ним, когда другие уходили. Он не знал, почему. А был просто благодарен Богу, что Челси Росс все еще есть в его жизни.