Спокойно, Маша, я Дубровский!
Шрифт:
– Пися! Пися! Дай!
– Вот дети пошли! Молодые, да ранние! – пробурчала смущенная неприличной просьбой Трошкина.
Чтобы оторваться от мелкого приставалы, она ускорила шаг, пробежала по узкому мостику через пруд, постояла немного под ивушкой на другом берегу, убедилась, что других любителей форсировать водную преграду не видно, и, успокоенная, на окраине парка взяла такси до мотеля.
Услышав адрес, водитель значительно сказал:
– «Аленушка»? Как же, знаю, знаю! – и подмигнул Трошкиной, которая покраснела и мысленно послала в адрес Зямы несколько слов из числа тех, которые орал под ее дверью
Призрак девичьей гордости подарил Алке робкую надежду, шепнув, что с коробками в руках она может сойти за рассыльную из пиццерии, но толстая администраторша мотеля оказалась теткой многоопытной.
– В шестой номер? – повторила она, насмешливо оглядев нервно переминающуюся Трошкину. – Тоже в шестой? Ну, силен парень!
После этого Алке немедленно захотелось бросить коробки в администраторшу, занять освободившиеся руки чем-нибудь поувесистее и рвануть в шестой номер с целью проведения насильственной депортации всех незаконных мигрантов. Короткое словечко «еще» не оставляло надежды на то, что Зяма скучает в одиночестве.
Так и оказалось. Вломившись в домик без спросу и предупреждения, Трошкина с порога, как бумеранг, бросила в помещение настороженный взгляд, который облетел комнату по характерной траектории, зацепив пару объектов. Первый из них – сам Зяма – помещался на неразобранной постели (данный факт обнадеживал, но слабо) и многословно, убедительно, с жестикуляцией разглагольствовал на тему, выяснить которую Алка не успела. Ее внимание приковал к себе второй объект, представленный в помещении нижней половиной довольно крупного человеческого организма, облаченной в короткие джинсовые шорты и торчащей из открытого окна. Верхняя половина пребывала за подоконником, теряясь в темноте и клубах сигаретного дыма. Трошкина не могла не заметить, что взгляд Зямы крепко приклеен к той наиболее рельефной части джинсовой полутуши, которую в народе называют коротким словом, рифмующимся с ухарским возгласом «Опа!». Очевидно, забыв, что у хомо сапиенс за мыслительные процессы отвечают совсем другие полушария, Зяма именно к этим обращался со своей пламенной речью. Полушария в ответ покачивались, подергивались, тряслись и всячески иначе демонстрировали бессловесный интерес к Зяминому монологу.
– О, Аллочка! – с опозданием заметив возникшую на пороге Трошкину, воскликнул говорун – и тут же отклонился в сторону, пропуская мимо себя летящую коробку.
Бросаться пиццей Алка пока не стала и метнула в джинсовый филей картонный куб с кефиром. От удара о могучий зад коробка лопнула и взорвалась фонтаном белой жижи. Жемчужные брызги полезного кисломолочного напитка искрами пронзили клубы вредного сигаретного дыма. Роскошную кефирно-табачную феерию испортила вульгарно размалеванная физиономия, возникшая из забортной территории коттеджа одновременно с непечатными словами. Исключив их из контекста прозвучавшего вопроса, Алка поняла, что джинсовопопая особа живо интересуется ее происхождением, особенно родней по материнской линии, а также целью появления в шестом коттедже.
– Тебя кто звал? Ты че приперлась? Вали с моей точки! – вопила вульгарная девица.
Трошкина с огорчением заметила, что бюст крикуньи тянет на пятый номер, но утешила себя созерцанием ее целлюлита. Заметив, что ее бесцеремонно разглядывают, девица неожиданно успокоилась и деловито спросила:
– Лесбиянка? Извращенка? – Ладонями она сладострастно стерла со своих бедер кефирные пятна и предложила:
– Может, на троих сообразим?
– Марианночка, познакомьтесь, это Аллочка, моя самая любимая девушка! – наконец-то сказал свое веское слово Зяма.
Трошкина опустила руку с приготовленной для убойного противотанкового броска бутылью яблочного сидра, но не разоружилась. Ей было приятно услышать, что она самая любимая девушка, но было бы интересно узнать количество менее любимых. А также их имена, телефоны и домашние адреса.
– Да ну? Это твоя девушка? – Марианночка с обидным удивлением оглядела Трошкину и фыркнула. – Да я бы с такой пигалицей на одной стороне дороги не стала!
– Порядочные девушки не стоят на дорогах! – высокомерно молвила Алка с подачи воскресшей, как феникс, девичьей гордости.
– Ага, они все больше по мотелям! – хохотнула Марианночка.
Трошкина засопела и вытянула руку с бутылкой горизонтально, как учил преподаватель военного дела. Далее следовало отвести локоть вправо и назад, а затем произвести собственно бросок, но до гранатометания дело не дошло. Марианночка, надо полагать, в школьные годы тоже проходила военную подготовку. Смысл Алкиных упражнений с бутылью она поняла совершенно правильно и поспешила убраться с линии огня и вообще из домика со словами:
– Ну, пока, звоните, если что!
– Если что? – требовательно уточнила Трошкина у Зямы, который с поразительным хладнокровием проигнорировал ее вопрос и полез в коробку с пиццей.
– Кто. Это. Такая? – чеканя слова, спросила Алка.
– Это? Я же сказал, это Марианночка. – Зяма зачавкал жертвенной пиццей. – Собственно, мы не успели толком познакомиться, она заглянула незадолго до твоего прихода. А ты разве не будешь кушать? Хорошая пицца, хотя и холодная.
– Остыла, пока я отсекала «хвост», – голосом гораздо более холодным, чем пицца, объяснила Алка.
– Ну-ну, не дуйся, лапочка! – Зяма замасленными губами чмокнул самую любимую девушку в нахмуренную бровь. – Я ценю все, что ты для меня делаешь! А Марианна – это так, сезонное явление природы. Она всегда тут бывает ночью. Она тут работает.
– Представляю, как она работает! – съязвила Трошкина.
– А я вот не представляю, – брякнул Зяма, не сумев в полной мере скрыть своего сожаления по данному факту.
Чуткая Трошкина предательскую интонацию уловила, и напрасно затем Зяма уверял, что он Марианну не знает, не хочет знать, не может и не будет. Алка ничего не желала слышать. Ее девичья гордость воспряла от летаргического сна с новыми силами, и при ее поддержке Трошкина закатила перманентно неверному возлюбленному первостатейный скандал.
29
Есть вещи, которые делаешь машинально. Услышав сквозь сон знакомую трель мобильника, я нащупала на прикроватной тумбочке трубку и приложила ее к уху, даже не подумав посмотреть, кто звонит. Впрочем, я и не могла посмотреть – на то, чтобы разлепить ресницы, понадобилось бы немало времени.
Глаза распахнулись, как у куклы, когда я услышала в трубке знакомый голос.
– Инна, милая, почему ты меня покинула? – спросил капитан Кулебякин так печально и нежно, что я ошалело подумала – может, я умерла?