Спокойной ночи, крошка

Кумсон Дороти

Опустив глаза, я подхожу к ближайшему умывальницу, наношу жидкое мыло на ладони, тру их под струей воды. Я хотела накрасить губы, проверить, не размазалась ли тушь, и только потом отправляться на встречу с Мэлом. Теперь же я не смею даже поднять взгляд от голубого мыла, пенящегося на моих пальцах. Я даже не могу посмотреть, в порядке ли моя прическа.

Я вытираю руки двумя жесткими салфетками, комкаю их в ладонях и бросаю в ведро под умывальником. Мне кажется, женщины слышат, как сильно бьется сердце у меня в груди, как стучит кровь в жилке на шее, ведь все звуки тут усиливаются эхом. Они не шевелятся.

Их слова и злобный хохот пляшут вокруг нас, пылают в воздухе, а я начинаю неблизкий путь к двери. Дверь словно бы переместилась в соседний район Лондона,

и каждый шаг к ней отдается цоканьем моих пятнадцатисантиметровых каблуков. Будто молот, словно по наковальне, бьет по стеклянной крыше.

«ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ!» — звенит мой мобильный. Словно у меня в сумке сидит крошечный горбун из «Собора Парижской Богоматери», который решил бить во все колокола. Это Мэл звонит. Он, наверное, хочет спросить, почему я еще не на месте встречи, ведь я предупредила его — несколько раз! — что кожу с него сдеру живьем, если он посмеет задержаться на работе. «ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ!» — разрывается мобильный, а я продолжаю идти к двери. Конечно же, я не могу взять трубку. Если я остановлюсь хоть на долю секунды, случится что-то плохое. Что-то еще хуже того, что произошло только что. Я не знаю, что именно, но нисколько не сомневаюсь в этом. «ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ!» Мне нужно выбраться отсюда. Выбраться из этой уборной, из этого спортзала. Как только я окажусь на улице, все будет в порядке. «ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ!» Я уже почти на месте. Всего один шаг. Ну, два. И я буду свободна. «ДЗЫНЬ! ДЗЫ…» Звонок обрывается, и внезапно навалившаяся тишина разрывает мне сердце, ноги становятся ватными. Но все уже в порядке, я здесь, у выхода. Я распахиваю дверь и выхожу наружу, чувствуя сладостное веяние свежего ветерка. Свобода окутывает меня мягкой волной.

Я не знаю, что случится, когда я выйду из спортзала. Может быть, они попадают со смеху, может, умрут со стыда. Или решат сделать то, что теперь придется делать мне. Сменить спортзал.

Глава 3

Уже одиннадцать часов, а Кейт не пришел. Обычно он уже здесь часов в восемь-девять. Он еще никогда не задерживался так долго. Не позвонив. При нормальных обстоятельствах я бы не стала беспокоиться, даже если бы он не предупредил меня, ведь это же Кейт, да и работа у него такая… В общем, он всегда приходит домой. Иногда его одежда в ужасном состоянии, а сам он взвинчен до предела. Бывает, что у него просто нет возможности позвонить. Случалось и так, что он задерживался, потому что… потому что он Кейт и у него работа такая… Но так было до того, как наша жизнь начала вращаться вокруг этой больничной палаты, вокруг наших «смен» — кто будет сидеть здесь, кто будет поддерживать нашего сына? До того, как я начала верить, что даже мельчайшая проблема может превратиться во что-то невообразимое. Что-то ужасное. До того, как я узнала, что можно отвезти сына в больницу из-за того, что он расквасил себе нос, и выяснить, что у него аневризма, готовая разорваться через пару часов. Выяснить, что ему необходима операция, после которой он останется в коме.

Теперь я всего боюсь.

Я перелистываю книгу, лежащую на коленях, и стараюсь не смотреть на часы.

«Где же твой папа?» — мысленно спрашиваю я у Лео. Я не хочу, чтобы он волновался, и потому не говорю этого вслух. Не хочу думать, что он слышит все, что происходит вокруг, и волнуется, потому что не может задать вопросы, ответы на которые приободрили бы его. Убедили бы его в том, что все будет в порядке. Я буду волноваться вместо него. Его задача сейчас — выздоравливать. Потому что теперь все зависит только от него. Искусственная кома, в которую его поместили после операции, уже должна была пройти. Химические последствия наркоза уже прошли, врачи пытались разбудить его, на снимках МРТ видна активность мозга. Но он не просыпается. Не просыпается! А это значит, что Лео, мой Лео, мой семилетний сыночек, который хотел бы каждый день надевать костюм супергероя… Мой Лео, который обожает гренки с сыром

и шпинат, зато ненавидит брокколи… Мой Лео, который до сих пор пытается найти доказательства того, что Кейт — шпион… Теперь мой Лео решает, когда он проснется. И проснется ли. Теперь его судьба — в его пухлых ручках.

Я принимаюсь грызть ноготь на большом пальце. Мое беспокойство сейчас похоже на затвор многоствольного орудия — каждый ствол медленно занимает свое место, курок взведен… И когда палец нажмет на спусковой крючок, уже ничто не будет прежним.

11:03. Время на моих часах. 11:03. Он должен был позвонить. Не для того, чтобы успокоить меня, чтобы сказать, что с ним все в порядке, — раньше он никогда не поступал так. Он должен был позвонить, чтобы узнать, как Лео. Не было ли каких-то изменений.

Когда я пыталась дозвониться до него раньше, его мобильный был отключен. «Отключен или разбился, когда Кейт попал в аварию? Отключен или заперт в шкафчике у Кейта на работе, и вскоре мне позвонят и сообщат о том, что случилось? Отключен сейчас или отключен навсегда?»

Что я буду делать, если с Кейтом что-то случится? Как я справлюсь с этим? Справлюсь ли я вообще? Наверное, но как я тогда буду делить свое время между палатами Лео и Кейта? Муж и сын… Как разорваться, чтобы быть с ними обоими одновременно?

Вот она, анатомия тревоги: ты становишься иррациональной, ты проигрываешь в голове сценарий за сценарием, и вскоре самое разумное объяснение происходящего уже не кажется тебе таким уж вероятным.

У меня диплом психолога, я защитила диссертацию по клинической психологии и знаю, что сейчас со мной происходит. Я должна держать себя в руках. Но я не могу. Только не сейчас. У меня нет сил на это. Если я приготовлюсь к самому худшему, любое другое развитие событий покажется лишь досадным недоразумением. Тогда я пожму плечами, стоически улыбнусь и сумею сохранить спокойствие духа. Кроме того, родители считают, что я недостаточно пользуюсь своей научной степенью, никто не называет меня «доктор Кумалиси». Работа в ресторане, которой я занималась, чтобы оплатить учебу, каким-то образом стала основой моей дальнейшей карьеры.

Я смотрю на часы в тот самый момент, когда в сумке раздается громкое «Б-з-з-з!».

«Б-з-з-з! Б-з-з-з! Б-з-з-з!» — не унимается мой телефон. Я выхватываю трубку из сумки, нажимаю на кнопку приема звонка и подношу телефон к уху, даже не посмотрев, кто мне звонит.

— Выходи сюда. — Это Кейт.

Он ведет себя так, словно только что не заставлял меня сходить с ума от беспокойства, словно именно так следует начинать телефонный разговор. Но я вздыхаю с облегчением. Сердце возвращается к нормальному ритму, легкие наполняются воздухом, онемение в ногах проходит.

— Я не могу оставить Лео, — шепчу я, чтобы малыш не услышал.

— Это займет всего пару минут. Выйди сюда.

Я колеблюсь.

«Почему он хочет, чтобы я вышла? Почему он не пришел сам? Может, я рано радуюсь?»

— Попроси медсестру посидеть с ним и выходи. — По его голосу я понимаю, что он что-то недоговаривает. Что-то случилось.

— Это важно? — спрашиваю я, чувствуя, как беспокойство вновь взводит курок.

— Вопрос жизни и смерти, — совершенно серьезно отвечает Кейт.

Я резко выпрямляюсь, не обращая внимания на боль в спине, пока мои позвонки пытаются встать на место. Не обращая внимания на книгу, с глухим стуком упавшую с моих колен прямо на сумку. Не обращая внимания на одеяло, накрывшее и сумку, и книжку.

— Ты где?

— У главного входа.

Я открываю дверь палаты Лео и выглядываю в поисках медсестры. Мимо проходит девушка, которая всегда соглашается посидеть с Лео, если мне нужно выйти на обед или просто сбегать в туалет. Ее зовут Мелисса. У нее отличная фигура и правильные черты лица, грива курчавых рыжих волос, которые она собирает в хвост, и восхитительный уэльский акцент. Лео был бы очарован ею. Он не сводил бы с нее глаз, старался бы разговорить ее, чтобы потом копировать этот необычный говор. Мелисса неодобрительно поднимает бровь и указывает на знак на противоположной стене — перечеркнутый мобильный телефон.