Спокойствие не восстановлено
Шрифт:
– А отчего такой добрый? – вмешалась служанка.
– Настя! – воскликнула барыня.
– Я, Вера Андреевна, сорок лет Настя. Пожила на свете. И не слыхивала, чтобы люди спроста дешево брали за работу. Тому должна быть причина.
– Причина есть, – спокойно отозвался дед. – Без причины, извиняюсь, прыщ не вскочит. Мне клиент дороже лишнего пятиалтынного. И по работе, и по цене от меня заказчики, слава богу, к другим мастерам не бегают. Вот и весь мой резон.
– Верно, Борис Федорович вас очень хвалил. Видите ль, – словно оправдываясь и желая
– Опять вы за старое! – негодующе всплеснула руками служанка. – Выйдет замуж за хорошего человека, и будет ей эта фортепьяна одним баловством!
Скрипнула дверь, и все сразу замолчали. В комнату ступила девочка, должно быть Гошкина ровесница. Худощавая, светлая, большеглазая. Она, очевидно, слышала если не весь разговор, то последнюю его часть. Но тут, как говорится, на высоте оказался дед. Он вежливо поклонился – его примеру последовал Гошка.
– Отменный инструмент, сударыня. Настраивать такой – одно сплошное удовольствие.
И, не дожидаясь ответа, принялся доставать и раскладывать все необходимое для работы.
Барыня и служанка, как видно, оценили дедову вежливость, потому что, постояв немного, служанка вышла, а барыня принялась о чем-то вполголоса расспрашивать дочь.
Дед Семен, а вместе с ним и Гошка принялись за дело.
Инструмент и впрямь был неплохой. Однако расстроен отчаянно да и поврежден. Гошка видел, что в деде борются два чувства. С одной стороны, он по добросовестности своей стремился выполнить работу, по обыкновению, хорошо. С другой – не хотелось делать это задаром, а изменить уже названную цену, очевидно, не считал возможным. Поэтому хмурился и был еще менее разговорчив, чем обычно. На вопросы барыни, пытавшейся, как видно, расшевелить его, отвечал односложно: да, нет.
Наконец и она обратила внимание, что дед вынужден не только настраивать, но и ремонтировать инструмент.
– Сколько я понимаю, фортепиано все-таки пострадало от перевозки?
– Не тревожьтесь, сударыня, за это платы я не возьму.
– Я не о том… – смутилась барыня. – Если надо…
Дед промолчал.
Так они работали часа два. Барыня то выходила из комнаты, то возвращалась. Иногда выходила и дочь. Временами их сменяла Настя. Но ни на минуту дед с Гошкой не оставались одни.
«Боятся», – безошибочно определил Гоша. Но вместо обиды за проявленное недоверие испытывал острую жалость.
«Круто им придется!»
И озирался украдкой по сторонам, терзаясь вопросом: «Продала барыня ту чудесную скрипку или еще нет?» Ему было нестерпимо больно думать, что она за бесценок попадет в жадные руки перекупщика. Временами он ловил отсутствующий напряженный взгляд Сони – так звали девочку – и понимал, что ее обуревают горестные, не по возрасту заботы. Хотелось помочь ей, защитить от жестокостей жизни. А что поделать, когда он не смеет даже заговорить с ней? Приближалось окончание работы, и Гошка понимал: сейчас за ним с дедом закроется дверь этого мира, и он уже никогда не увидит ни Веру Андреевну, ни осиротевшую Соню и ничем – при всем своем горячем желании, – ничем не сумеет им помочь.
Дед опустил верхнюю крышку фортепиано. Пробежался сухими цепкими пальцами по клавишам, взял несколько аккордов, склонив голову набок и прислушиваясь к звучанию инструмента, и остался доволен. Возились они с Гошкой вдвое против обыкновения, но дедова душа была теперь спокойна.
Вера Андреевна оценила дедову добросовестность. Соня тоже проиграла, присев на краешек вращающегося стула, несколько пассажей, и ее лицо просветлело.
Неловкость наступила при расчете.
Барыня вторично, заметно нервничая, спросила:
– Все-таки, сколько я вам должна?
Дед, удовлетворенный трудной, но на совесть выполненной работой, чуть наклонил голову:
– Как рядились. Рупь.
– Но ведь вы сделали гораздо больше…
– Не тревожьтесь, сударыня. Уговор дороже денег. И коли еще что потребуется, всегда к услугам.
– Благодарю вас очень… – Вера Андреевна протянула серебряный рубль. – Возможно… – она заколебалась, – возможно, я на днях пошлю за вами.
«Скрипка! – сразу догадался Гошка. – Значит, еще цела!»
И стал лихорадочно соображать, что же предпринять. Он знал: чтобы сохранить клиента, дед мог пожертвовать двугривенным или полтинником. Однако, когда коснется серьезного – скрипки, положим, – дед сделает то же, что пытался Матя: приобрести за бесценок. И, подкупленная нынешней щедростью, Вера Андреевна, пожалуй, ему поверит.
Гошка решился на отчаянный шаг.
Одеваясь в передней, он тайком уронил в темном углу рукавицу. А когда подобревшая Настя затворяла за ними дверь, изобразил на своем лице растерянность.
– Ты что? – спросил дед.
– Рукавицу обронил. Должно быть, в прихожей…
– Дозвольте растяпе… – попросил дед.
– Иди! – разрешила Настя.
В прихожей он поднял возню, будто бы в поисках рукавицы. На шум, как ожидал, вышла барыня.
– Что случилось, Настя?
– Да вот, мастер рукавицу потерял… – добродушно ответила та.
– Сударыня! – шагнув к барыне, поспешно выговорил Гошка. – Не отдавайте деду скрипку. Тоже обманет! Я вам хорошего человека приведу. Он поможет. Я был тогда на Сухаревке…
– То-то мне твое лицо показалось знакомым. Но почему…
В эту минуту послышались дедовы шаги, которому, как видно, надоело ждать на крыльце.
– Слышите, не отдавайте и не говорите даже… – торопливо шепотом произнес Гошка. А вслух возгласил: – Вот она, в самом углу была.
– Людей попусту тревожишь! – сердито выговорил дед и отвесил Гошке подзатыльник. – Извините, сударыня.
И толкнул Гошку к выходу.
Глава 3
БЕСПАЛЫЙ