Сполна Заплатишь
Шрифт:
Конь плясал, радуясь первой за много дней прогулке. Бойс покрепче перехватил поводья.
«Как Милле неправ! Как слеп! – продолжил он думать, – Не понял, что безумие – это маска. Она за ней прячется от мира. Я вижу, какова она на самом деле – нежная, естественная, талантливая. Пусть она станет моей не только по плоти, но и по закону – я хочу этого. Я сумею всем доказать, сумею отстоять нас…Она полностью выздоровеет рядом со мной… »
Погруженный в беспокойные счастливые думы, он доехал до заветного места. Увидев сквозь деревья белую фигурку, задохнулся от радости.
– Славная девочка, – шепнул он, входя в заросли ежевики,
Катриона сидела на земле, сгорбившись, подтянув покрытые подолом колени к подбородку. Она была чем-то занята, Бойс не видел чем.
– Катриона, – отпустив коня пастись, он пошел к ней, – Как я соскучился! Ты не злишься на меня?
Катриона промолчала, не подняла головы.
– Катриона, – он присел рядом, попытался заглянуть в занавешенное волосами лицо, – Посмотри на меня, сердце мое. Прости, что долго не приходил.
Она не ответила, что-то проделывая рукой на земле.
– Чем ты занята? – он перегнулся через нее и посмотрел. Катриона рыла пальцами яму. Рыла ожесточенно, дергая траву и горстью выгребая грунт, словно хотела сломать себе ногти.
– Я рою могилу, – сказала она монотонно.
– Кому? – осторожно спросил Бойс.
– Птичке. Она погибла, я хочу похоронить ее.
– Где же птичка?
Она сунула грязную ладонь под платье, потом подняла ее повыше и разжала пальцы. На ладони лежала желтая канарейка с размозженной головкой.
– Что с ней стряслось? – у Бойса кровь застыла в жилах.
– Я ее убила, – сказала Катриона и посмотрела на него. В серых глазах не было и признака мысли. – Она села совсем близко, стала противно петь. Я поймала ее, стукнула камнем. Мерзкая птаха.
Катриона сжала крохотный трупик в кулаке. Отвратительная гримаса исказила ее классически правильные черты.
– Это все ты виноват! Ты заставил!
Она бросила птичку, схватила горсть земли и с визгом швырнула ее Бойсу в лицо. Он не ожидал, не успел отвернуться, грязь залепила глаза, попала в ноздри. Он затряс головой от противного ощущения, вскочил и побежал, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая через шаг. Добежал до мелового ручья, вошел по колено в воду, начал яростно отмываться. Закончив, вышел на берег, снял рубашку и утерся ей.
– Что это было? – со злостью крикнул он, увидев, что Катриона тоже пришла к ручью и хмуро наблюдает за ним, – Ты совсем с ума со…
Бойс осекся. Нет, она не сошла с ума. Она и есть сумасшедшая. Всегда ей была.
Катриона кинулась к нему, повисла на шее.
– Мой, мой, мой, мой, мой, мой, мой – заикаясь, бормотала она.
Случай с канарейкой стал не единственным. Как-то Катриона поймала лягушку и по очереди оторвала ей все лапки. Растерла в пыль бабочку. Выхватила у Бойса блокнот с зарисовками и начала драть из него листки. Сходила по малой нужде прямо у него на глазах. В тот момент Бойс отвернулся и выругался, в первый раз пожалев о своем положении.
Девушка продолжала чудить, позабыв стихи, перестала быть нежной, растеряла хорошее настроение.
Хуже всего давалось расставание с ней.
«В следующий раз она будет целиться не в спину, а в голову, – подумал Бойс, потирая ушибленное место между лопатками, куда попал брошенный Катрионой камень, – Меня постигнет участь канарейки».
– Не уходи, Бойс! – злобно кричала Катриона из чащи, – Не отпускайте его! Слышите?! Не отпускайте!
В жаркие дни ей становилось дурно – она начинала без причины трепать его, чего-то требовала, тащила то в одну, то в другую сторону, рыдая и хохоча.
Бойс хотел поговорить с Анной о состоянии дочери, но не посмел. Анна приходила пару раз, видела, как он рисует Катриону, видела картину Милле, думала, что все хорошо – он держит данное слово. Что ей сейчас сказать?
Все чаще на лице девушки он замечал то бессмысленное, идиотское выражение, которое в первый раз глубоко поразило его. Он начал ею тяготиться. Желал ее, но не так как прежде. Пару раз позволил себе остаться дома, чтобы отдохнуть от ее истерик. Встреча после разлуки повергла его в отчаяние – Катриона порвала на нем рубашку, в кровь расцарапала шею. Она была очень сильная, цепкая, злая, как оса. В близости горячая, импульсивная, ненасытная.
О том, чтобы увезти ее с собой, он думать забыл. Мечтал, чтобы ей стало хоть немного лучше. Чтобы она хоть ненадолго вернулась в свое прежнее спокойное состояние.
– Влюбился в сумасшедшую, – сам себя поздравил Бойс, страдая ночью от бессонницы, – вообразил ее нормальной. Каков кретин. Джон был прав – просто похоть, ничего больше. Надо что-то делать. Иначе она убьет меня и закопает в лесу. Надо что-то решать. Я обязательно найду выход…
– Катриона, хватит вертеться. Посиди хотя бы чуток спокойно, – сказал Бойс. Он стоял перед треножником и готовил кисти, протирая их сухой тряпочкой. Художник начал много времени посвящать сеансам живописи. Он не хотел больше обнимать, целовать ее, а длительные прогулки и отдых на ковре из трав всегда оканчивались одним и тем же. Бойс стал искать третьего, чтобы разбавить их с Катрионой дуэт, и остановил выбор на холсте Милле, который в любом случае нужно было дописывать. Катриона активно демонстрировала недовольство. Сидя на поваленном, разъеденным временем и дождями стволе она ерзала, пальцем давила насекомых, ползавших по коре, жевала кончик своей косы.
– Катриона устала.
– Ты пробродила по полю больше часа. Отдохни в тени.
– Устала отдыхать. Хочу в нору. Пойдем в нору, Бойс.
Бойс внутренне поежился. В «нору», как девушка называла землянку в глубине леса, она заманивала его исключительно для плотских утех, в которых была неутомима и изобретательна. Бойс сам не понял, когда и как перестал искать близости с ней, начал избегать ее всеми способами.
– Мы пойдем в нору, – сглотнул он, – но сначала ты должна…
Он не успел докончить. Катриона вдруг вскочила и спряталась за растущее рядом дерево. С пригорка в поле спускалась группа девушек. Катриона услышала их заранее и поспешила скрыться. Она всегда сторонилась людей, а теперь начала их ненавидеть.
Девушки приближались, дружно пели песню, некоторые из них несли корзины с зеленью, другие шли налегке, в свободных развевающихся юбках, блузках, туго натянутых на высоких бюстах. Бойс невольно залюбовался ими – веселые лица, счастливые голоса. Молодые крестьянки узнали его, и он стоял, чувствуя на себе любопытные, кокетливые взгляды.
– Какая встреча! – воскликнула одна из крестьянок, отделяясь от стайки подружек, раскрасневшаяся от ходьбы и кудрявая.
– Джил! – узнал Бойс.
– Надо же! – шутливо округлила глаза девушка, – Вы правильно назвали меня по имени! Вот так чудо. Что еще чудеснее – не собираетесь никуда бежать при виде меня.