Сполна Заплатишь
Шрифт:
– Думаешь, я не взывала к нему, Кхира? – Анна сняла платок, тряхнула волосами и придвинулась ближе к котлу, – Я все ему рассказала. Но мой Бог медлит с ответом. Он ответит, но когда? Увижу ли я его воздаяние? У меня осталось мало времени. Я хочу своими глазами увидеть месть, которая падет на головы тех, кто обидел нас с дочерью, я хочу потрогать наказание своими собственными руками.
– Зачем тебе это?
– Зачем? – Анна поморщилась, будто собиралась заплакать, но не заплакала. – Затем, что в муках я умираю каждый день! Чем я заслужила свои страдания? В чем моя дочка виновата? Ты ведь не ответишь мне? И не отвечай, не надо. Ответы
– Тогда все было по-другому. Ты не ведала, что сотворила. А теперь…
– Теперь я в полном разумении прошу – помоги отомстить.
– Я отвечу тебе, почему ты страдаешь, – Кхира подняла с земли оструганный прутик и помешала им в котле, – Твое страдание клеймом выжжено на тебе. Ты не можешь отпустить его, цепляешься за него всей собою. Ты убила его, но не забыла, не простила, все последующие годы ненавидела, ходила туда, где он лежит, спрятала его так, чтобы родные не отыскали тело, не предали земле, чтобы дух его не упокоился. Этим ты навлекла очередное несчастье на себя и дочь свою. Теперь хочешь продолжить цепь страданий. Не думаешь же ты, Анна, что отомстив, обретешь покой?
– Покой, – Анна горько захохотала, – Я не мечтаю о покое. Я хочу мести. За себя! За нее, которая кричит – больно, больно, мама! Пусть не будет покоя, пусть. Но будет радость, хоть мимолетная, но моя. Я порадуюсь, когда узнаю, что он наказан. Все МакГреи наказаны!
– Ты хочешь им смерти? – задумчиво спросила Кхира, положила сучок на землю, взяла крохотный вышитый мешочек и, раскрыв его, стала кидать в кипяток какой-то порошок.
– Нет, не хочу. Я хочу им жизни, долгой-долгой, богатой, без болезней, без бед, без лишений. Хочу, чтобы они были удачливы в том, что делают.
– Странное проклятие.
– Да… Странное… Каждый из них, кто живет сейчас, кто родится позже, каждый будет платить за то страдание, которое переживает мое дитя, по-особенному.
– Как?
Анна помешкала и ответила:
– В нем, ее обидчике, в тех, в ком будет его кровь и кровь моей дочери, должно прорасти безумие Катрионы. Он пнул ее ногой, будто шелудивую псину, назвал сумасшедшей. Пусть сам станет сумасшедшим. Она сгорает изнутри, пусть горит он. Пусть любовь, неистовая, безмерная вспыхнет в нем, начнет пожирать его, как сейчас пожирает ее. И пусть каждый потомок его любит до самозабвения, до одури, пусть сходит с ума от внутренней боли, которая станет нестерпимой. До скончания времен будет говорить в МакГреях порченая кровь Катрионы. Они начнут беситься, убивать от любви и дикой ревности, а жизнь их с обилием благ превратится в муку. Те, кому суждено стать объектом их любви, любить не должны в ответ. Они будут пинать ползущих к ним на брюхе МакГреев и отрекаться от них. Хочу, чтобы было именно так, а не иначе. Ты можешь сделать это?
– Я могу сделать это, Анна.
– Делай и не отговаривай меня. Я все решила.
– Ты не хочешь, чтобы проклятие прерывалось?
– Нет. Навечно.
– Ты не милосердна, тебе тоже не будет явлено милосердие. Ты знаешь, к кому я буду обращаться, Анна. Эти силы – не твой всепрощающий Бог. Решения не возможно будет отменить. Запущенное колесо не остановится никогда. Ты заплатишь за проклятие самым бесценным, и вырваться из ловушки уже не сможешь. Не упокоишься, как не упокоился убитый тобой мальчик. Готова ли ты к вечным блужданиям?
Анна твердо кивнула. Кхира продолжала монотонно бросать в котел порошок. Вдруг очередная щепоть вспыхнула над самой поверхностью и, превратившись в зеленый парок, улетучилась. Анна взглянула – жидкость в котле перестала кипеть, поменяла цвет с прозрачного на грязно-болотный, загустела словно смола.
– Сделано, – изменившимся, низким голосом произнесла Кхира, – твоя просьба принята. Ты получишь то, о чем просишь, Анна Монро. Я вижу корзину у твоих ног, думаю, ты принесла все, что нужно.
Анна откинула шаль и подала корзину Кхире. Глаза женщины поменяли цвет, теперь они были черными, как угли, белки покраснели – бледнокожая Кхира выглядела как упырь. Из леса донесся гул, похожий на удар колокола, птицы стихли. Отступать было поздно. Колдовство началось.
– Кровь, – сказала женщина, доставая из корзины два стеклянных бутылька, – твоя и ее. Кровь девочки, взывающая к отмщению. Кровь ее измученной матери. Ты принесла две склянки, но в них кровь троих. Дитя, которое носит твоя дочь во чреве, на равных правах вступает в заговор.
Склянки были откупорены, содержимое вылито в котел. Кхира пробормотала пару непонятных фраз, руническая надпись на боку котла сверкнула и погасла. Женщина снова запустила костлявую руку в корзину, достала сверток, развернула его.
– Волосы Катрионы. Белая прядь, чтобы связать проклятие намертво – в котел.
Белый локон упал в смолу и сгорел. Бормотание повторилось. Кхира достала кувшин молока, обернутый полотенцем ржаной каравай.
– Хлеб и молоко – плата жрице, чтобы Сильный знал, она не по своей прихоти творит заговор, она исполняет волю просящей. Отведай плату, Сильный, ее тебе угощение.
Часть молока и краюха хлеба отправились вслед за кровью и волосами.
– Жертву Сильному ты забыла, – заметила Кхира, заглядывая в опустевшую корзину, – Непростительная оплошность. Даже ваш Бог любит жертву, а мой господин ее требует.
– Я не знала, что принести, – ответила Анна, – силки, расставленные на кроликов, пусты. Не крысу же мне ловить.
– Я помогу, ибо остановить заговор нельзя, – Кхира подняла руку, издала переливчатую трель.
На ее кисть уселась крохотная серая птичка с оранжевой грудкой – зарянка. Жрица взяла ее в ладонь, погладила по трепещущим перьям, успокаивая, и быстро свернула ей шею. Снятым с пояса серпом отрезала завалившуюся на бок головку, бормоча заклинание, выжала птицу в котел, как кусок творога, маленький трупик кинула в смолу, где он загорелся и начал тонуть. Руны на котле засветились.
– Я, – Анна схватилась за саднящее горло, но заставила себя говорить, – я знала – тебе понадобится что-то от него. Я не смогла добраться до него. Поэтому принесла это. Пустяк, но…
Из кармана фартука она вынула рисунок, ее портрет, выполненный Бойсом. Кхира взяла лист длинными пальцами.
– Он рисовал?
– Он.
– Его мысли, его руки… Подойдет.
Варево бурлило, вздувалось тягучими пузырями, в нем перекипало все то, что принесла с собой Анна. Кхира покидала в смолу соцветия омелы, срезанные с поваленного дуба золотым жреческим ножом. Огонь отвечал на ее заклинания тем, что задыхался, забивался в рубиновые угли либо с грозным ревом вздымался, раскаляя котел. На обступившие поляну стволы падала зловещая, колеблющаяся тень жрицы, которая старела и ссыхалась с каждым произнесенным заклинанием. В лесу гудело – Анне казалось, там ведьмы поют реквием. Читая на лице гостьи смертный ужас, жрица объясняла: