Спор о Платоне. Круг Штефана Георге и немецкий университет

Маяцкий Михаил А.

В послевоенной переписке с друзьями и бывшими друзьями по Кругу Хильдебрандт многократно вынужден комментировать свои поступки и тексты. Он делает это с неизменной смесью риторической изобретательности, неумелой лжи и полуреальной-полунапускной наивности [328] . Надо сказать, что определенную «Naivit"at» отмечают в нем как философ Гадамер, так и германист Голдсмит. Его оправдания, впрочем, остаются неубедительными. Сегодня никто не сомневается в том, что он был расистом, антисемитом [329] и вдохновенным пособником режима [330] (его сексизм [331] по сравнению с этим выглядит воистину птичьим грехом, в разных вариантах разделявшимся большинством членов Круга).

328

В качестве примера «наивности» можно привести, например, его утверждение в письме к Залину от 1.03.1955 (Archiv Uni-Basel), будто в момент его назначения на профессорский пост в Киль в министерстве образования не знали о его в членстве в нацистской партии: «меня приняли как сторонника Георге и автора книги о Платоне». В том же письме он отвечает на упреки, содержащиеся в мемуарах Залина, по адресу двух частей-книг Хильдебрандта 1920

года, посвященных норме и вырождению. Залин указывает на расистские высказывания, которые можно было истолковать и в антисемитском ключе, на что Хильдебрандт отвечает, что «книга была готова к печати уже в 1917 году, и при моем ничтожном понимании текущей политики я и в 1920-м не чувствовал никакой такой опасности».

329

В письме Залину от 25.05.1955 Рената фон Шелиха вспоминает о том, как в течение 1933 года Хильдебрандт постепенно превратился из оппортуниста в горячего сторонника режима: «Мы виделись тогда каждую неделю-две, и я не поспевала с своими аргументами. То [он утверждал, что] с евреями ничего особенного не происходит, то две недели спустя то, что происходило с евреями, и было, по его мнению, как раз правильным. […] Однажды после обеда там был Эльце, и потом за столом с семьей в полном сборе […] Хильдебрандт, довольно ухмыляясь, сообщил, что Эльце находит неправильным, что евреев пытаются выдавить с помощью таких огромных затрат на пропаганду, и что нужно было бы просто каждые две недели на один день объявлять их вне закона [vogelfrei], и тогда они сами бы убежали, и что это отличная мысль, и что тогда бы все смогли увидеть, какие они трусы!

В первое время дискуссия не затрагивала еврейских друзей Мастера: они же вообще не евреи, они ведь давно уже отреклись от еврейства; они – просто немцы и им ничего не будет – "мы же все под угрозой!". Но после декабря 33-го [то есть после смерти Георге], кажется, пропала и эта застенчивость, ибо теперь все они стали совершенно 'негосударственными', и [теперь обсуждалось,] кому что можно пожно поставить в упрек; теперь склоняли их всех: Гундольф был, естественно, в любом случае предатель, Вольфскель путался с мюнхенскими коммунистами, Валентин показал свое лицо во время [Первой мировой] войны, Эрнст Гундольф не проявил достаточного понимания государственного значения платоновской книги Хильдебрандта и т. д. Тут вдруг заговорили о "Круге Вольтерса" как о "подлинных", и всплыл старый ресентимент, высказываемый супругой [Хильдебрандта] еще более неприкрыто» (Archiv Uni-Basel).

330

См., например: Breuer, 2005.

331

Hildebrandt, 1920b, 214.

Что же касается Платона, то, например, в пространном письме к Р. Бёрингеру 1950 года Хильдебрандт утверждал по поводу книги 1933 года, что его позиция не изменилась с 1911 года (то есть со статьи в 2-м томе «Ежегодника»), а именно: видеть в Платоне «нового воспитателя и государственного реформатора, а не только ученого. Лишь политическое возбуждение начиная с 1933 года привело к тому, что это национальное воззрение воспринимается как национал-социалистическое и политическое в нынешнем смысле» [332] .

332

См. особенно огромное программное машинописное письмо от 17.04.1950 (StGA): здесь с. 9.

В письме Р. Бёрингеру в 1963 году Хильдебрандт выражает возмущение определенной реакцией на него:

Хуже я считаю большую статью проф. Помпа [333] [sic]… Штефан Георге и Гитлер [-дескать] связаны друг с другом. И моя книга 1933 года поэтому тоже. И что я напечатал 2-е издание почти без изменений, поскольку я охотно показываю, что политически мне ничего менять не нужно (она возникла в 1926–1932 годах безо всякой связи с партийной борьбой), так это доказывает, что в Германии неонацизм. Надо было бы подать за клевету – но на это у меня уже нет сил. Ладно бы еще нападки со стороны классической филологии, а то какой-то журналист [334] .

333

Рорта, 1963.

334

Письмо Хильдебранта Бёрингеру от 11.08.1963 (StGA).

Интересен спор между Бёрингером и Хильдебрандтом по поводу истории Круга, и в частности, его платонического кружка. В одной из первых историоагиографических книг (после первой, «официальной», истории Круга, написанной Вольтерсом и согласованной с Георге, с помпезным подзаголовком «Немецкая духовная история с 1890 года [335] ), «Мой образ Штефана Георге» Р. Бёрингера [336] , автор коротко упоминает платоников Круга. Ни их состав, ни их порядок не устроили Хильдебрандта. Любопытно сравнить этот пассаж в первом издании с предложением корректуры в письме Хильдебрандта и, наконец, во 2-м издании, которое лишь частично учло пожелания Хильдебрандта:

335

Wolters, 1930.

336

Boehringer, [1951], 2.Aufl. 1967.

⁶¹ Boehringer, 1951, 139.

⁶² Письмо Хильдебранта Бёрингеру от 30.01.1965 (StGA).

⁶³ Boehringer, 2.Aufl. 1967, 135.

Как легко установить, он предлагает не только поставить себя на 1-е место – что Бёрингер и выполнил – но и просто опустить имена Залина и Лигле. Хильдебрандт так обосновывает далее в письме свое предложение:

М[астер] дал мне на этот счет некоторые указания, когда я в конце своей книги о Платоне затронул этот вопрос, и [когда] Роберт Бёрингер уже работал над своим «Ликом гения». Георге видел во фридемановском «Платоне» первопроходца и желал работы Залина и Хильдебрандта в этом смысле, но залиновского «Платона и греческую утопию» он отверг как пустую ученость, как сообщает сам Залин (на с. 45 своих мемуаров). У Лигле он тоже видит некоторые возможности, но тот больше склоняется к Аристотелю. […] Но я не расстроюсь, если Вы не учтете эти поправки [337] .

337

Письмо Хильдебранта Бёрингеру от 30.01.1965 (StGA).

Хильдебрандт до самой смерти неутомимо трудился и на платонической, и на георгеанской нивах. Его или под его редакцией старые и новые переводы издаются

и переиздаются до наших дней (см. библиографию; «Федр» был переиздан в 2008-м, «Горгий» – в 2009 году). Обобщающий труд 1960 года, посвященный совокупному анализу поэзии Ш. Георге, получил среди германистов весьма сдержанную, если не откровенно негативную оценку. Мемуары Хильдебрандта 1965 года часто известны среди исследователей Георге и его Круга своей тенденциозностью [338] .

338

См., например: Philipp, 1995, 111.

VII. «Малые» платоники из георгеанцев (и «малые» георгеанцы из платоников)

До сих пор наш исторический обзор эволюции георгеанского платонизма от 1910 до 1933 (с маленьким экскурсом в 1959-й) годов строился преимущественно вокруг крупных его фигур, то есть тех, кто, как правило, выступил с книгами о Платоне. Но историческая панорама будет неполной без целого ряда других персонажей, которых можно – хотя и по разным причинам – назвать малыми платониками Круга Георге.

1. Вильгельм Андреэ

К окружению Вольтерса и Хильдебрандта принадлежал Вильгельм Андреэ (Wilhelm Andreae, 1888–1962), который уже упоминался нами в связи с ранней и весьма важной статьей о «пойкилии» 1913 года, содержавшей своего рода перевод программы «Ежегодника за духовное движение» на платоновский язык. Он родился в Магдебурге и посещал гимназию «Zum Kloster Unser Lieben Frauen», где особенно преуспел в древних языках. Затем изучал торговое дело, стажировался в больших экспортных фирмах в Лондоне и Берлине. Учился экономике и социальным наукам в Берлинском университете и Высшей торговой школе (Handelhochschule), которую закончил в 1910 году, после чего работал во внешней торговле, а затем домоуправляющим крупного поместья под Берлином. После этого вернулся на студенческую скамью, занимался социологией и философией в Падуе. На войну пошел добровольцем и был ранен. Вновь учеба, теперь в Гейдельберге и Бреслау, где получил в 1921 году докторскую степень. После перевода «Политий» был приглашен Отмаром Шпанном в Вену. С 1926 года работал в Граце, где в 1930-м получил ординариуса. Там же женился в 1928 году. Большинство из его семерых детей сделают академическую, в основном гуманитарную, карьеру. С осени 1933 года – в Гиссене, где получает кафедру теоретической политэкономии. В центре его интересов в это время стоят ценности, определяющие государственную и хозяйственную деятельность, и, соответственно, критика либеральных и свободных от ценностей (wertfrei) течений. Как политэконом он одобрял итальянский фашизм [339] . Однако вместе с другими членами кружка Шпанна (не вполне согласного с режимом) он был ненадолго арестован в 1938 году, а в 1942-м лишен кафедры как политически неблагонадежный. В 1947 году был восстановлен в качестве ординариуса в Гиссене, где проработал до 1958 года. Все эти годы, и до смерти в 1962 году, Андреэ остается верен своим государственническим идеям в духе шпанновского холизма (Ganzheitslehre). Государственный порядок (ср. так называемый 'Ordo-Gedanke') зиждется на социальном мире, структурный залог которого Андреэ видел в «профессиональных сословиях» корпоративного типа. Андреэ дружил с Хильдебрандтом, подолгу гостил у него, они вместе путешествовали по Италии.

339

Andreae, 1932.

В 1913 году, в год выхода статьи-рецензии о пойкилии, он предлагает издательству «Cotta» в Штутгарте проект полного перевода произведений Платона [340] , но публикация не состоялась (нам неизвестно, что было тому причиной – отказ издательства или начавшаяся война). В 1923–1927 годах Андреэ всё же издал новый перевод «Политий» (переизданный в 1954–1956 годах). Позже он сделает карьеру профессора политэкономии, но в 1920-е годы он посвятил несколько статей Платону, в основном с точки зрения политической. Статья, посвященная «Письмам» (то есть теме самой по себе уже весьма георгеанской), была опубликована во вполне академическом журнале «Philologus» [341] . Она, особенно в своей 1-й части, и носит вполне академичный характер, который не разрушают ни цитаты из Ницше, ни частая критика Виламовица и порой Наторпа. «Конфессиональная» принадлежность автора окончательно проясняется только на с. 19, где он пространно цитирует книгу Ф. Гундольфа «Георге». Затем с. 40 отсылает к Фридеману, а заканчивается статья стихотворением Георге (без называния автора: для своих излишне, а для чужих ненужно) «Ein wissen gleich f"ur alle heisst betrug» (то есть: «Знание для всех означает обман») из «Звезды союза», призванным проиллюстрировать тезис Платона о трех ступенях познания. Как политэконом, он (подобно собратьям георгеанцам-платоникам Зингеру и Залину) отстаивал фундаментальную роль государства в регуляции экономической жизни, подчеркивая необходимость возрождения профессиональных ассоциаций (корпораций). При желании можно увидеть здесь свидетельство его преданности платоновским государственным идеалам.

340

Письмо от 12.08.1913 (DLA). См. выше главу II раздел 4.

341

Статья вышла в том же 1922 году отдельным изданием (на которое мы и ссылаемся) (Andreae, 1922).

2. Роберт Бёрингер

Роберт Бёрингер (Robert Boehringer, 1884–1974), экономист, предприниматель, поэт и писатель, сотрудник руководства Международного Красного Креста, принадлежал к ядру Круга начиная примерно с 1905 года и до смерти поэта. Он был назначен Георге наследником и распорядителем его архива, который он и передал в специально для этого основанный им в 1959 году Фонд Ш. Георге (Stefan-George-Stiftung). Археолог-любитель, он предпринял масштабный поиск скульптурной иконографии Платона (а также Гомера совместно с младшим братом, известным профессиональным археологом Эрихом Бёрингером). Альбом с фотографиями бюстов Платона [342] сопровождает тонкая книжица такого же большого формата, озаглавленная «Лик гения» [343] : 20 страниц гимна Платону, но и изложение его философии и деяний в цитатах и парафразах. Георге не упоминается, но изданная через два года после его смерти, она неизбежно отдает меланхолической нотой: «Даже если бы Платон не высказал много раз, как много означает для него дружба, тот круг любви, который он вырвал у преходящего, свидетельствовал бы за него» [344] . Если книга посягает на невозможное – на 20 страницах резюмировать «всего Платона», то последний абзац книги (примыкающий к изложению тимеевского космогонического мифа) резюмирует саму ее и представляет собой несомненный tour de force:

342

Boehringer, 1935b.

343

Boehringer, 1935a.

344

Ibid., 9.