Шрифт:
Глава 1
Мишель сидела на кровати, по-турецки сложив ноги, и рисовала комикс с собакой. На рисунке Эппс сидел напротив ларька и спрашивал у шаурмиста: “А шаурма сегодня выйдет?” Реплика была написана на речевом облачке.
“Каждый комикс начинается с идеи”, – повторяла про себя Мишель. Но этот начался с образа главного героя. Именно любимый пес Эппс вдохновил Мишель заняться рисованием. Какие уморительные моськи он строит, как смешно смотрит, лает на прохожих, топорщит шерсть на спине, завидев кошку. Эппс метис хаски и овчарки, у него один глаз голубой, второй карий, спинка черно-серая, а сам он бело-кремовый,
В наушниках играла группа “Мельница”, Мишель кивала в такт мелодии и подпевала: “…тебя ждала я, помнят камни и вода, тебя ждала я, но осталась здесь одна…”, только спустя пару минут заметила, что в комнату вошли родители. Оба были хмурые и чем-то расстроенные. Наверняка опять ссорились, в последнее время это было их любимое времяпрепровождение. Ни одного дня не проходило без очередного скандала, даже если начиналось все вполне миролюбиво. Мишель сняла наушники и уставилась на родителей вопросительно. Обычно если кто-то из них появлялся на пороге ее комнаты, беседа сводилась к вопросам:
Кушать пойдешь?
Там твой этот как его пришел… Он тебя только отвлекает от занятий. Прогнать его?
Мне очень жаль, но твоя тетя/троюродная сестра/соседка (по квартире, из которой мы переехали двадцать лет назад)/педиатр/первая учительница (которых ты не помнишь) умерла от коронавируса. Обнимемся?
Время завтрака давно прошло, а до обеда еще тапком не докинешь, значит первый вопрос отпадал. Мишель была пессимисткой, но все-таки надеялась, что пришел Даня, а не умер кто-то из дальней родни или смутных знакомых. Да и коронавирусная инфекция отступила. Дала возможность всему миру вздохнуть спокойно.
Родители сели на кровать, и Мишель поняла – это недобрый знак. Может мама не влезла в летние платья и их ждет незапланированный шопинг?
– Мы решили развестись, – сходу брякнула мама.
– Не мы решили, а ты решила, – устало уточнил отец. Мишель во все глаза смотрела на них обоих и никак не могла понять: это они ее так разыгрывают что ли? Если это шутка, то она не смешная. Но никто и не улыбался.
– Не я решила, а ты решил на стороне роман завести. Ничего, что у тебя уже есть жена и дочь? Нет? Не мешают? Ах ну понимаю, что ты мальчика хотел, а я тебе раз и девочку родила. Ну уж извини, невозможно забронировать только нужный пол. А та баба кого носит под сердцем? Мальчика или девочку?
– Да причем тут это? Мишка, не слушай ее, я тебе сам все объясню.
– Ну конечно, Мишка, не слушай меня! А слушай его, он тебе мозги-то запудрит. Прямо как мне когда-то. Только теперь я все знаю. Да и ты знать должна… – голос у матери дрогнул и тут она расплакалась. Мишель не знала, что делать. Обрушившаяся на нее информация выбила почву из-под ног. Оглушила. Так вот почему папа так радовался, когда Мишель пошла на футбол, единственная девочка из всей школы. Он тогда сказал, что сбылась его мечта погонять мяч со своим ребенком. Так вот почему он покупал ей не посудку и куклы, а мячи, квадракоптеры и танчики. Не платья, а футболки и шорты. Он хотел мальчика. А появилась она. Так вот откуда это странное имя, которое ну никак не вяжется с фамилией. Сколько раз над Мишелью смеялись, спрашивая: “За что родители так над тобой поиздевались, выбрав имя Мишель при фамилии Носкова?” А папа просто хотел Мишку. Михаила… Мишель вспомнила, как когда-то давно, когда ей было лет пять или четыре, папа принес с улицы котенка. Вот, говорит, принес пацана! Назвали Ромкой… Через некоторое время оказалось, что Ромка-то кошка! Так и кликали все Ромашкой. Значит Мишель тоже что-то вроде той кошки. Неудачное пополнение. От пронесшихся бурей мыслей стало плохо и потемнело в глазах. Родители шумели, выясняя отношения, а Мишке хотелось не быть, исчезнуть. Ее здесь никто не ждал, не хотел. Здесь хотели мальчика. Если бы он был, то родители бы и не ссорились.
Затихшая мама наблюдала за реакцией дочери и вдруг крепко обняла Мишель, а потом еще крепче, а потом расплакалась вновь. Из ее удушающих объятий хотелось вырваться, убежать, спрятаться. Мишели нестерпимо захотелось, чтобы они ушли, иначе она взорвется. Взорвется и расплещутся ее кишки по всем этим синим обоям с корабликами.
– Оставьте меня одну! – только и смогла выкрикнуть она, ей казалось, что сейчас должны хлынуть слезы, но как она ни старалась заплакать от накативших на нее чувств, накрывшись с головой одеялом, плотина слез так и не прорвалась.
Родители потихоньку вышли, громко и гневно шепчась, оставив Мишель лежать на кровати и умирать от тысячи мучительных вопросов: “Зачем я родилась?”, “Я хоть кому-нибудь нужна?” “Почему это случилось именно со мной?” В комнату маленьким вихрем ворвался Эппс и завилял услужливо хвостиком. Он прыгнул на кровать и вылизал лицо маленькой хозяйки. Мишель гладила и гладила его голову до тех пор, пока не затихли последние вздохи, но жгучая боль в груди не проходила, было так больно, будто кто-то избил ее только что, испинал ботинками прямо в грудину и под ребра, шандарахнул со всей дури по спине и по голове.
Глава 2
Мишель вяло черкала в блокноте. Боль в груди не проходила. Эппс получался не пропорциональным, толстым, с огромным шнобелем вместо носа. Родители шушукались в спальне, иногда переходя на сдавленный крик, и не совали к ней носа. Иногда Мишели казалось, что все как-то само собой разрулится, устроится, но оно не разруливалось и не устраивалось. Когда-то давно, она знала, что любая ситуация подвластна Богу, стоит только ему помолиться и все становилось хорошо. Это бабушка ее научила. Папина мама.
В детстве Мишель с родителями жила в Костроме, они часто с бабушкой ходили в храм недалеко от дома, слушали песнопения, проповедь и ставили свечки. Мишели больше всего нравилось зажигать свечки друг от друга, а бабушке исповедоваться. Она бормотала что-то священнику под самый нос, стоя низко склонив голову под какой-то тряпицей желтой, а потом причащалась святых Христовых таинств. Тела Христова и крови. Это только звучало так страшно. На самом деле давали с ложки попробовать кислую красную воду и невкусный сухой хлеб. Только спустя годы Мишель узнала, что это вино, а не вода. Лицо ее скривилось от воспоминаний, вино ей не понравилось.
Бабушка далеко, в Костроме. Да и не очень-то родители с ней дружат многие годы. Поссорились до отъезда из Богохранимой. Это бабушка так Кострому называла. Мишели тогда было шесть лет.
При воспоминании о бабушке сладко ныло в животе. Она любила Мишель и баловала как могла, например, водила в кафе-мороженое и покупала три разноцветных шарика. Мишель выбирала красное, синее и желтое. Или голубое, розовое и белое. Или шоколадное, белое и кремовое.
В последние годы они созванивались с бабушкой на праздники по скайпу, поздравляли друг друга и говорили какие-то дежурные фразы. Мама и папа искусственно улыбались, отводили глаза, Мишель чувствовала эту фальшивость и если поначалу радовалась каждому звонку, то в последнее время так же дежурно улыбалась и спрашивала несусветную чушь, нетерпеливо ожидая, когда же поскорее скайп-звонок закончится, потому что было стыдно за родителей.