Спорт королев
Шрифт:
– Почему же вы тогда занимаетесь и стипль-чезом? – спросил я.
– Интереснее, – коротко ответил он.
По-моему, это прекрасное объяснение, почему тренеры предпочитают стипль-чез, не соблазняясь легкостью гладких скачек.
Все тренеры работают очень много и очень напряженно. Для них не существует сорокачасовой рабочей недели. Чуть рассветет, они уже на ногах, чтобы увидеть, как галопируют их лошади. Весь день на скачках, контролируя собственных скакунов и изучая, в какой форме чужие. Вернувшись домой, они снова в конюшне, проверяют, все ли в порядке у их подопечных. Потом бесконечная работа с бумагами:
Все тренеры живут в постоянной тревоге, что лошади могут получить какую-то непредвиденную травму, и тогда труд долгих недель за несколько секунд пойдет насмарку. И если лошадь здорова и прекрасно себя чувствует, но проиграла скачку, тренер снова в тревоге, как отнесется к поражению владелец и не опустеет ли лошадиное стойло, потому что владелец перевел его обитателя в другую конюшню.
Можно подумать, что такая нервная и выматывающая работа хорошо вознаграждается. Но большинство тренеров признается, что главный доход получают от удачно сделанных ставок в тотализаторе. Казалось бы, тренер ближе всех к лошади, и кому же, как не ему, знать ее возможности. Но, видя мрачное выражение тренеров, потерпевших поражение и, следовательно, потерявших деньги, приходишь к мысли, что они склонны преувеличивать шансы своих бессловесных партнеров.
Когда я перестал участвовать в скачках как жокей, необходимость играть в тотализаторе, чтобы добывать средства к существованию, отпугнула меня от тренерской работы. Ведь я никудышный игрок. Меня не нужно было запугивать лишением жокейской лицензии, чтобы держать подальше от букмекеров и тотализатора: в моем случае это все равно что просить человека, ненавидящего виски, не пить.
Над спокойствием и процветанием тренеров, будто грозовые облака на горизонте, нависают две угрозы: первая – приводит в ярость, но быстро проходит, вторая – действует долго и беспощадно. И причина обеих в бесчестности.
Несколько тренеров, большинство владельцев и тысячи посетителей ипподромов убеждены, что жокеев постоянно подкупают, чтобы они проиграли соревнование. Стоит кому-то вдруг решить, что жокей «осадил» лошадь, как словечко моментально расходится, будто круги на воде, и несчастный парень неожиданно узнает, что у него отобрали лошадей, с которыми он постоянно работал. Никто не хочет понять, что ему просто невыгодно принять взятку, какой бы большой она ни была, потому что он теряет репутацию, постоянную работу, а иногда и жокейскую лицензию.
Ирония судьбы заключается еще и в том, что некоторые жокеи за свою честность расплачиваются работой. Бывают случаи, когда владелец отказывается от услуг жокея только потому, что тот не проиграл скачку, которую владелец велел ему проиграть.
Меня только однажды пытались подкупить, чтобы я проиграл скачку. Дуглас тогда тренировал лошадей в Бангер-он-Ди, а я приехал к нему, потому что завтра мне предстояло работать с одним из его скакунов. Раздался телефонный звонок, поговорив, Дуглас вернулся с широкой ухмылкой.
– Нам только что предложили по пятьдесят фунтов каждому, чтобы завтра наша лошадь не пришла первой.
– И что ты сказал?
– Посоветовал отправиться
Тренер может проиграть одну скачку, потому что имел несчастье быть обманутым жокеем. Но если он и дальше будет прибегать к услугам этого нечестного человека или любого другого жокея, известного своей склонностью к жульничеству, то такой риск уже граничит с глупостью. Но, с другой стороны, с трибуны нельзя увидеть, с какими трудностями столкнулся жокей, и, возможно, то, что кажется мошенничеством, на самом деле единственный способ довести заезд до победного конца. Попытка «осадить» лошадь и вправду должна быть вопиющей, чтобы ее можно было доказать.
Вторая угроза, которая постоянно мучает тренеров, – допинг. Эту проблему постоянно обсуждают, но удовлетворительного решения пока не найдено, хотя, по старым правилам, тренер автоматически лишался лицензии, если в слюне его лошади находили какие-либо наркотические средства. Эти правила были изменены, потому что стало несомненным, что невинные тренеры страдают не меньше, чем виновные. Но и сейчас никто не гарантирован от несправедливых решений. Очень трудно, почти невозможно доказать, давал ли тренер лошади допинг или нет. Судьба его лицензии полностью зависит от доверия, которое питают (или не питают) к нему стюарды, ведущие расследование.
– Если я поехал на одно соревнование, а лошадь послал на другое, – сказал как-то Фрэнк Канделл, – и там кто-то предложил моему конюху сто фунтов за возможность побыть пять минут наедине с лошадью, то меня признают виновным в том, что я дал ей допинг, и я потеряю все, на что ушли годы жизни.
Для того чтобы обезопасить лошадей (впрочем, и тренеров тоже), сейчас на ипподромах введены строжайшие ограничения: доступ посторонним в конюшни запрещен, и все конюхи обязаны показывать пропуск с фотографией, прежде чем войти в бокс. Но никакие строгости не могут помешать конюху дать, к примеру, лошади ведро воды перед заездом, а этого вполне достаточно, чтобы она пришла последней.
Мне всегда казалось бессмысленным подозревать тренера в том, что он дал своему скакуну допинг, чтобы тот проиграл. Ведь вся жизнь тренера посвящена одной цели – победить на скачках, зачем же ему идти на такой риск, чтобы свести на нет собственную работу.
Другое дело, когда лошади дают допинг, чтобы она победила, потому что для такого вида мошенничества необходимы специальные знания. Допинг надо дать в исключительно точное время, а это может сделать только тренер.
Мне дважды пришлось работать с лошадьми, которым, уверен, давали допинг, чтобы они пришли первыми.
Первый случай оставил у меня ужасное впечатление. Еще в паддоке лошадь брыкалась, вставала на дыбы, глаза у нее почти выкатились из орбит, изо рта шла пена. Она, как слепая, неслась прямо на первый барьер, будто его там не было. На этом наше партнерство закончилось. Но несчастное животное вскочило на ноги и умчалось куда-то, не разбирая дороги. Позже ее нашли в десяти милях от ипподрома, к счастью для тренера, потому что у нее не смогли вовремя взять слюну на анализ. Этот случай хороший пример того, как трудно манипулировать с допингом, когда имеешь дело с лошадью. Видимо, тренер не нашел никого, кто мог бы посоветовать ему правильную дозу, а это не такой вопрос, какой задашь первому встречному. Должно быть, моя кобыла в тот день получила сокрушительную порцию.