Спортивный журналист

Форд Ричард

Херб отдирает от щеки клочок туалетной бумаги, вглядывается в пятнышко крови.

– Я готов обойтись и без вдохновения, Херб. Мне просто нужно с чего-то начать.

– Хочешь, расскажу тебе сон, который мне то и дело снится? – Херб скатывает пальцами клочок бумаги и начинает крутить колеса кресла, направляя его к концу причала.

Я сижу на перилах, смотрю ему в спину. Костлявые лопатки Херба похожи на крылья, шея у него тонкая, морщинистая, желтоватые волосы начинают редеть. Мне неведомо, сознает ли он, где я сейчас, или нет, – сознает ли хотя бы, где он сам.

– С

удовольствием послушаю, – говорю я.

Херб смотрит на озеро – так, точно туда ушли все его охладевшие надежды.

– Мне снятся три старухи в машине, застрявшей на темной дороге. Две разговаривают об их бабушке, совсем уж дряхлой, она живет в доме для престарелых. Где-то в штате Нью-Йорк или в Пенсильвании. Я проезжаю мимо в «джипе» – у меня был когда-то «джип», – останавливаюсь и спрашиваю, не нужна ли им помощь. Они говорят – нужна. Здесь так давно никто не проезжал. Но я понимаю, что они меня побаиваются. Одна достает деньги, чтобы заплатить мне, хоть я ничего еще и не сделал. Оказывается, у них спустило колесо. Я освещаю их машину фарами «джипа» и вдруг вижу эту самую бабушку, тоже перепуганную, она сидит, пригнувшись, впереди. Шея как у цыпленка, не шея, а пруток. Пока я меняю камеру, две другие стоят рядом со мной. А я работаю и думаю, не убить ли мне всех троих. Просто придушить голыми руками и уехать, и никому не узнать, кто это сделал, – я же не убийца – не узнать даже, что я здесь был. Я начинаю озираться по сторонам и вижу оленя, который смотрит на меня из-за деревьев. Его желтые глаза. И все. Я просыпаюсь. – Херб разворачивается вместе с креслом лицом ко мне. – Как тебе такой сон? Что ты о нем думаешь, Фрэнк? Кстати, у тебя снова нимб появился. Вернулся. Видок совсем идиотский.

Он вдруг разражается хохотом, все его тело словно погромыхивает, разинутый рот смахивает на пушечное жерло. Я понимаю наконец – Херб безумен, и теперь все, чего я хочу, это оказаться как можно дальше от него. Интервью там или не интервью. Вдохновение – не вдохновение. Брать интервью у сумасшедшего только сумасшедшему и под силу, для любого другого это пустая трата времени. Хорошо еще, Херб прикован к креслу, – не исключено, что он задушил бы меня, если б мог.

– Наверное, нам пора возвращаться, Херб.

Он снимает очки, принимается протирать их подолом футболки со словом МОГУЧ. И все еще продолжает смеяться.

– Конечно, давай.

– Все, что мне требуется для хорошей статьи, я получил. А тут холодновато.

– Сколько в тебе дерьма намешано, Фрэнк, – говорит Херб, улыбаясь через разделяющую нас пустоту лодочного причала. Над озером у самой воды несутся, рассекая воздух, две утки. Вот они круто сворачивают, пробивают блестящую воду и исчезают из глаз. – Ох, Фрэнк, ну правда, дерьма в тебе навалом.

Он в совершеннейшем изумлении покачивает головой.

Назад на Глэсье-Уэй мы возвращаемся в молчании, Херб едет рядом со мной в серебристом кресле. Все запуталось, а почему, я точно сказать не могу. Возможно, я действую ему на нервы. Иногда человек, поняв, что спортивные журналисты – это просто мужчины или просто женщины, берет да и обижается. (Людям часто хочется, чтобы другие были лучше, чем они сами.) А в таких обстоятельствах

просто невозможно внести или хотя бы честно попытаться внести какую-то свою лепту. Они, по правде сказать, вызывают в тебе желание припуститься бегом за лекарствами в какую-нибудь аптеку, которых в Нью-Джерси предостаточно.

– А о футболе мы почти и не поговорили, – задумчиво отмечает Херб. Он уже здрав и глубокомыслен, как старый баптист.

– Я так понимаю, ты о нем много и не думаешь, Херб.

– Мне действительно кажется, что он не имеет смысла, Фрэнк. Теперь я верю, что футбол был подготовкой – и довольно дрянной – к настоящей жизни.

– И все же я полагаю, он дает какие-то уроки. Уроки стойкости. Взаимодействия. Товарищества. В таком роде.

– Забудь об этой херне, Фрэнк. Я получил в мое распоряжение остаток жизни, остается только понять, как им распорядиться. У меня большие планы. А спорт – всего лишь воспоминание.

– Ты говоришь о юридической школе и прочем?

Херб кивает, совершенно как гробовщик:

– Вот именно.

– Ты очень храбрый человек, Херб. Я думаю, жить, как живешь ты, это требует храбрости.

– Может быть, – поразмыслив, соглашается Херб. – Хотя иногда мне бывает страшно, Фрэнк. Признаю. Страшно до жути.

Мы наконец обратились в двух предающихся неторопливой беседе мужчин. На что я изначально и рассчитывал. Возможно, мне все-таки удастся получить откровенное интервью старого образца. Я нащупываю в кармане магнитофончик.

– Иногда и мне бывает страшно, Херб. Я бы сказал, для нашего поколения это естественно.

– Ну ладно, – говорит Херб и хмыкает, и кивает в знак вынужденного согласия.

Когда мы выходим из-за поворота улицы, я вижу стоящее перед домом Херба желтое такси мистера Смоллвуда, – по-видимому, его визит в Уиксом оказался неудачным. Пока мы прогуливались, похолодало и небо стало более низким. К ночи повалит снег, и мы с Викки будем рады убраться отсюда. Странный поворот событий, совсем не тот, какого я мог ожидать, но, с другой стороны, он меня не удивляет.

Из дома, мимо которого мы проходим, выступает мужчина в коричневом полупальто, в руках у него банка моторного масла. Дом той же архитектуры, что у Херба, только там, где пролегала, огибая его, подъездная дорожка, пристроена еще одна комната. Мужчина останавливается у своей машины – нового «олдсмобиля» с поднятым капотом, – машет Хербу рукой и кричит «ну как оно».

– Primo. Numero uno, – кричит в ответ Херб и тоже взмахивает рукой, словно приветствуя большую толпу. – Этот малый брал у меня интервью. Ну, я ему задал жару.

– Не покупайся на их дерьмо, – кричит в ответ мужчина и сгибает свой короткий торс, чтобы заглянуть в темное нутро двигателя.

– Соседи думают, что я все еще играю за мою команду, – негромко сообщает Херб, катя свое кресло по Глэсье-Уэй, к жене и дому.

– Как это?

– Ну, я утаил мое увечье. Вместо меня на поле выходит другой парень. Под моим номером. Надеюсь, ты не напишешь об этом, не испортишь им удовольствие.

– Ни в коем случае, Херб. Даю слово.

Мы приближаемся к машине мистера Смоллвуда, и Херб поднимает на меня полный удивления взгляд.