Спору нет!
Шрифт:
– Очень тебя прошу, не трогай ее больше. У нее ребенок маленький. Давай действовать законными методами.
– Понравилась кралечка? Очаровала? – поинтересовался брат язвительно.
– Нет, просто она во многом права. Мы все забросили деда. Вот ты когда его в последний раз навещал?
– Малыш, малыш, ну какая разница. Я не смог, ты уезжал, мать ходила или Юлька. Ты пойми, эта ехидна хочет нас перессорить между собой. Если все факты сопоставить, то выяснится, что дед вообще без внимания ни дня не оставался. Я больше чем уверен, что все обстоит именно так.
– А как тогда объяснить, что для
– Ее интриги, что же еще? Прошу тебя, не заморачивайся на бабуле! Отобрать у нее квартиру и выйти чистеньким все равно не удастся! Придется запачкать свой белый макинтош!
Денис во все глаза уставился на брата, стоявшего посреди улицы. Костик громко возмущался и размахивал руками, распугивая последних прохожих, спешащих домой в столь поздний час. Из-за угла показалась поливальная машина, бодрой струей расчищающая дорогу от дневного мусора. Большая часть грязи смывалась в ливневку, а малая доля оседала на тротуар слякотным дождем, создавая мелкие лужицы.
Денис попробовал предупредить брата, но Костик лишь отмахнулся от него.
– Тебе меня не переспорить, малыш! – оборвал он младшего брата. А следом пресек попытку взять за рукав. Сзади посигналили. Видимо, водитель поливалки оказался адекватным человеком. Но Костик вошел в раж. Он что-то кричал о мерзкой бабуле. О том, что сам переспит с ней, а потом задушит.
– Да, это грязь, малыш, – назидательно повторил он младшему брату, отошедшему немного в сторону. – Я знаю, что говорю!
В этот момент водитель поливальной машины дал по газам, да еще прибавил напор струи, обливая старшего Цесаркина с ног до головы, предварительно обрызгав мелкодисперсной, словно аэрозоль, грязью.
Денис силился не рассмеяться, но не сдержался и закатился от смеха.
– Ты прав, бро! Знаешь, о чем говоришь! – расхохотался он.
– Чего ржешь? – грубо процедил Константин. Он чертыхаясь доковылял до машины. С трудом открыв багажник, разделся до трусов и швырнул испорченные тряпки внутрь. Сел в ауди и дал по газам, совершенно забыв о младшем брате. Денис оглянулся по сторонам, намереваясь остановить или вызвать такси, но потом решил, что до Санькиного дома отсюда рукой подать, и отправился гулять по ночным улицам, стараясь вспомнить каждую деталь разговора с бабулей. Но ему снова мерещилась татуировка с рунами, дразнящая и заманчивая, и рука, в медленном танце двигающаяся по подсвечнику. Взад, вперед. Туда и обратно. Денис аж запыхтел от накатившей реакции. Он запретил себе думать о Нине Тарантуль, постарался забыть о ней. Но какая-то бабулина фраза, сильно удивившая его в разговоре, и теперь не давала покоя, только он никак не мог сообразить, что именно.
Глава 4.
Из окна кабинета администратора Грегуар Гарш наблюдал за братьями Цесаркиными. Даже сквозь приоткрытую створку отлично услышал воинственную речь Костика.
– Возмездие, ниспосланное Вселенной, – усмехнулся он, искренне радуясь тому, как мокрый и злой Константин отряхивается от воды и грязи.
– Как шелудивая собака, честное слово, – хрипло заметила Нина, забрав из рук администратора прикорнувшую Фиби.
– Выродки. Что старший, что младший, – насупился Грегуар. – Ты точно решила въехать в эту квартиру? Можешь у нас пожить.
–
– Они на многое способны. Слышала, как этот неуч вопил, что распишет меня под хохлому?
– Цесаркин просто не знает, что хохлома – это старинный промысел росписи по дереву. Вот и городит всякую чушь. Не обращай внимания.
– Еще чего, – фыркнул Гарш. – Я Валерчику позвоню. Этот дурень у него работает. – Художник снова насупил седые брови и бросил сердито: – А вот тебе бы не стоило ввязываться в затяжную драку. Не женское это дело. Продай хату и живи спокойно.
– Ты еще не понял, с кем мы имеем дело? – вскинулась Нина. – В семействе Крутояровых был только один порядочный человек. Угадай кто?
– А младший брат?
– Он гораздо лучше гения журналистики. Но врет как дышит. Вероятно, издержки профессии.
– Что намерена предпринять?
– Сегодня переночую. Завтра днем перевезу вещи. Месяц-другой поживу. Квартира все равно стоит пустая.
– Я могу тебя как-то переубедить?
– Нет, – Нина решительно мотнула головой. – Война объявлена, дядя Гриша! Мне отступать нельзя. – Она чмокнула обалдевшего художника в щеку и выскочила из кабинета.
– Холива-а-ар! – мысленно жалея, что сейчас не принято наносить на лицо боевую раскраску, пропела она громко в пустом коридоре. А Фиби испуганно глянула на хозяйку.
Оставшись в одиночестве, Грегуар Гарш достал из кармана пиджака, висевшего на вешалке, плоскую фляжку и, открутив крышку, запрокинул содержимое в рот. Горло тут же обожгло живительной влагой.
Одного глотка хватило, чтобы успокоиться. Гарш потянул со стола сотовый и быстро набрал знакомый номер.
– Привет, Марин, – бросил он в трубку. – Как Сашка? Спит уже?
Трубно уныло забубнила в ответ, подробно рассказывая о состоянии больного друга.
– Я беспокоюсь о Нуньке, – вставил Гарш, как только собеседница замолчала, переводя дух. – Мне довелось общаться с одним из Крутояровских родственников. Те еще ублюдки. И я прекрасно знаю, о чем говорю. Такие чистенькие мальчики, не понимающие, что творят. – Он осекся, не желая сильно пугать жену друга.
– Я знаю, – пробормотала она. – А Сашка еще больше... Если Нина решила сражаться до конца, это ее право. Сейчас все, Гриша, кричат о карме и родовых отработках. Не верю я в эту чушь. Но вот характер человека закладывается в семье. И личный пример близких тоже воспитывает. Нунька права, непозволительно вытирать об нас ноги. А еще больший грех смириться и воспринимать эти погромы как должное. Терпеть на глазах у ребенка.
– Сашка знает?
– Да, – хмыкнула Марина. – Пытался отговорить. Но она его убедила. Сказала, что продаст эту распроклятую хату, а деньги потратим на Сашино лечение. На Германию хватит.
– Я подставлю плечо, если что...
– Спасибо, – пробормотала Марина. – Что бы мы без тебя делали, Гришенька...
Попрощавшись, Грегуар повернулся к окну и уставился на небольшую лужу, где несколько минут назад стоял Костя Цесаркин.
– Растаял, как злая Бастинда, – усмехнулся Гарш и снова ткнул в телефон толстым, как сарделька, пальцем.