Спой, маркитантка!

Ренсинк Татьяна

– Куда это ты собралась? Ишь? Да за тобой глаз мало!
– удивлялась та, а Софья испуганно взирала в ответ, невольно выронив рукавицы.

– Ну же?
– быстрее мать подняла их и на ощупь поняла, что там.

Достав письмо и взглянув на имя на конверте, она с показавшейся грустью вздохнула:

– Понимаю... И давно вы переписываетесь?

– Мне не отправить письма. Вы слишком строги, - прослезилась Софья, надеясь затронуть сердце матери, но та не смотрела в её глаза.

Мало того — спрятала руки с письмом за спину и, глядя в пол, еле слышно сказала:

–

Я не зверь, поверь... Я сама отдам в отправку... это. Папенька не прознает, - был её голос ещё тише.
– Но ты покорно вернёшься к себе и больше попыток выйти из дома не предпримешь.

– Позвольте хоть Аннушку повидать, - просила Софья, но мать мотала головой и указывала на лестницу уйти обратно в комнату...

Вынужденная вернуться Софья скоро стояла у окна своей спальни. Она смотрела на серое небо, с которого стали падать крупные хлопья снега. Думалось, жизнь такой и останется: холодной, безрадостной, но с мечтами о сказке... Никак не могла Софья понять, как такое могло произойти, почему в раннем детстве её кто-то выкрал, и кто это всё-таки был... Не понимала, почему родители столь полны ненависти к Протасовым, когда годы уже может сгладили всё...

В ужасном одиночестве ощущала себя Софья, когда в последние месяцы её заставляли сидеть одну в спальне, запрещали видеться с сестрой и указывали ждать, когда приведут какого-то жениха, готового взять её в жёны вот такую, с теперь немного видным животом. Софья гладила живот, шептала о любви растущему там малышу и плакала:

– Вернётся твой папенька, верь... Вернётся и спасёт нас... Заберёт к себе, заберёт...

– Победа! Победа!
– раздались вдруг отрадные крики по всему дому.

Кричали и слуги, и родители её. Сердце вдруг бешено застучало, дыхание перехватило. Взглянув вновь на небеса, Софья в подступивших рыданиях опустилась на колени:

– Господи, дай знак, жив ли он? Выжил ли? Дай...

Она закрыла лицо руками, опустившись лежать лицом к полу, и рыдала, рыдала... Рыдала столь долго, пока дверь к ней не открылась и кто-то не помог лечь в постель. Неугомонно плакала, не могла сказать ничего, а сидевшая подле мать радостно вторила о том, что победа случилась и прогнали французов с земли русской. Она снимала с неё плащ и шляпку,... не уставала радоваться столь счастливой новости...

– Софьюшка!
– взволнованно вбежала в спальню Анна, бросившись к матушке на колени:

– Позвольте побыть с сестрой хотя бы в сей отрадный час!

– Конечно же, побудь!
– появился на пороге ещё более счастливый от всего происходящего отец.

Он махал в руках письмом, чуть ли не прыгая от радости, и сообщал:

– Тутолмин вот-вот прибудет! Прям с поля боя мчится к нам, как узнал, что руку Софьюшки нашей ему отдать мечтаю. Герой! Наш герой едет! Жених твой!

– Что?!
– вскочила поразившаяся Анна.
– Он же старик!

– Молчать! Герои не стареют!
– пригрозил кулаком отец и вышел из спальни, продолжая радостно кричать о победе.

– Побудьте вместе, - показалась матушка ласковее и ушла, оставив сестёр наедине.

Те сразу заключили друг дружку в объятия и плакали, ничего не говоря

некоторое время...

– Как же я соскучилась по тебе, - молвила Анна и, чуть отстранившись, прошептала.
– Видела я, куда письмо твоё матушка припрятала. Не стала она отсылать его, а положила в шкатулку! Папенька тоже письма, что приходят, прячет у себя в кабинете. Уверена, не уничтожает он писем от Данилы твоего.

– Отчего меня так ненавидят? Из-за любви?
– смотрела с отчаянием Софья.
– Помоги бежать, Анечка, или помоги Данилушке вызволить меня отсюда. Верю, коль жив, приедет ко мне!

– Уверена, жив, иначе бы знали мы уже, - воодушевляла сестру Анна.
– Им важно знать, жив или нет, потому и спешат под венец тебя отправить, чтоб не убежала. Я постараюсь что-нибудь придумать. Думаю уже давно, но и меня ведь не выпускают, да и слуги помогать нам не собираются. Придумаем что-нибудь!
– пыталась успокоить она, но Софья теряла веру...

Она вновь смотрела на окно, за которым снег валил всё больше и больше, будто становилось только холоднее, безнадёжнее. Анна же словно наполнилась новым решением, видя в таком горе сестру. Она покинула спальню, спустившись скорее вниз, а доносившиеся из гостиной голоса заставили встать за дверью и подглядеть в щель...

Увидев сидевшую рядом с каким-то пожилым господином мать, Анна с замиранием сердца догадалась, кто он, хоть и услышала уже, что сказала матушка:

– Ах, Константин Сергеевич, мы же в ответ тоже безмерно счастливы наконец-то стать одной семьёй с Вашей, с Тутолмиными! Вы же знаете, что Ваш брат является нашим самым близким другом...

Глава 39

Вернувшись скорее в спальню сестры, Анна встала возле неё у окна. Она некоторое время молчаливо смотрела, как та уставилась в ожидании в сторону ворот, и прошептала:

– Сейчас самое время отвлечь наших родителей. И только ты можешь это сделать.

– Что?
– посмотрела заплаканными глазами Софья, и Анна подвела её к зеркалу, где намочила от графина с водой платочек и стала увлажнять глаза её:

– Я хочу забрать от папеньки письма Данилы и твоё от маменьки... Там сейчас прибыл этот Тутолмин. Матушка беседует с ним, планы строят на венчание.

– Нет, - проскулила было Софья, но сестра тут же успокаивала:

– Не выйдет у них ничего! Мы свой план придумаем, поняла? А теперь успокойся, а то становишься плаксой! Ясно?

– Да, - попыталась та вздохнуть более ровно, слушая дальше:

– Итак, сейчас сделаем тебя неотразимой, будешь сохранять спокойствие, гордо поставишь себя перед этим Тутолминым. Будь с ними там, а я тем временем выкраду все письма.

– У тебя получится? А если слуги проследят да не позволят? Боюсь представить, что будет, - переживала Софья, но Анна верила в успех.

Она помогла сестре одеть прекрасное платье, привести волосы в порядок и напудриться, дабы скрыть недавние следы слёз. Когда же в комнату вошла мать, то так и застыла на пороге, увидев Софью, будто готовую к выходу: