Спой, маркитантка!
Шрифт:
– Какой бред!
– засмеялась Анна, вновь попытавшаяся поддержать сестру рядом, но гости волновались и верили словам Петра.
Пошатнувшись то ли от вина, то ли от удивления, Пётр воспротивился:
– Она куртизанка, Ваше Сиятельство! Маркитанткой была!
Все в зале так и ахнули. Прокатился шёпот, осуждение Софьи, позор семье Львовым. Данило уже кипел весь в себе, еле удерживаемый другом, чтобы не выбежать к Петру и тут же на месте не прибить его...
– Маркитанткой была, - успокаивающе поднял руки Тутолмин, пытаясь успокоить гостей.
–
Он подошёл к Софье и, взяв её нежно за руку, вывел посреди зала:
– Нет повода из-за ревности выдумывать сказки про куртизанку. Я сам был на войне, был там и всё знаю, - только договорил он, но Софья не выдержала более.
Сорвавшись с места, она выбежала из зала так быстро, как смогла, а следом за нею - мать, дабы не дать той исчезнуть. Бросившийся за любимой Данило тут же был нагнан Петром. Схватив друг друга за одежду, они чуть не начали биться, как подбежавшие офицеры развели по сторонам...
– Дуэль, - прорычал Пётр.
– Уничтожу...
– Это я тебя уничтожу, подлец, - не менее рьяно прорычал в ответ Данило, но их обоих уже выводили из зала по просьбе Тутолмина покинуть бал и дом...
Только и успел Данило обнаружить любимую, стоящую в заснеженном саду возле что-то строго выговаривающей ей матери. Софья плакала, закрыв лицо руками, а матушка то грозила пальцем, то дёргала за рукав...
– Ты благодарной должна быть Константину Сергеевичу! Очистил имя твоё перед всеми! Но погляди, к чему приводит твоя распущенность!... Я понимаю, - выдержав паузу, вздохнула мать, оглянувшись на вышедших из дома офицеров, которые уводили Петра и Данилу за ворота.
Она встала перед Софьей так, чтоб та, если поднимет взгляд не смогла бы заметить их, и продолжила речь:
– Теперь и Анну принимать в свете худо будут. Замуж, может, будет не выйти. У вас же одно лицо! Как ты не думаешь о ней? Ты лишь о себе думаешь!
– грозила она пальцем, дёрнув Софью за рукав, и в этот момент Данило, которого толкнули за ворота, крикнул любимой:
– Софьюшка!
– Данилушка?
– убрала руки она от лица.
Слёзы будто высохли... Она смотрела на милого за воротами, но Пётр уже развернул его лицом к себе и ударил по лицу перчаткой. Данило в ответ вдарил кулаком в лицо, и Пётр пал в снег, некоторое время приходя в себя...
– Нет, - сжалась душа Софьи в страхе за будущее, а мать, схватив за руку, изо всех сил тянула уйти обратно в дом...
* - подшофе — подвыпивший.
Глава 44
– Нет!
– всё же освободила Софья руку от матери и побежала к воротам, изо всех сил стараясь мчаться
– Софьюшка, - выдохнул счастливый любимый, протянув руки к ней через прутья ворот, и она заключила его в объятия такие же ласковые и сильные.
Они отчаянно целовали друг друга, обнимали, гладили, и только прутья ворот мешали...
– Душа моя, жизнь моя, - шептал Данило плачущей и радостной быть с ним сейчас так близко любимой.
– Мы будем вместе, будем, верь...
– Верю, - шептала Софья, то целуя его, то глядя в глаза, в которые было никак не наглядеться перед разлукой.
– Друзья помогут, я всё устрою, - обещал Данило, и уводимая матерью Софья уцепилась в прутья ворот:
– Не хочу, выпустите меня!
– Подите прочь!
– прикрикнула на Данилу её мать, и он отступил от ворот, ласково обратившись в любимой:
– Софьюшка, ступай... Я вернусь. Я заберу тебя.
Так и оглядывалась она на него, нехотя подчиняясь матери, пока не скрылась за дверью. Отступая от ворот, Данило уже строил в голове план похищения Софьи. Только осуществиться сему многое мешало...
Ощутив сильный удар по затылку, Данило пал не снег, а очнулся в сырой и тёмной камере, где на полу лежал тонкий ковёр соломы... Больше ничего... Сколько дней прошло в мучениях от головной боли, холода и голода, Данило сбился со счёта.
Кто-то каждый день подсовывал в окошечко двери, находящееся внизу, кружку воды и кусок чёрствого хлеба — это всё, что было... Как бы ни пытался до кого дозваться — всё было напрасно...
Понимал Данило: упрятали его в темницу, но где и на как долго — не мог знать. Понимал, что причастен ко всему скорее всего отец Софьи, предчувствовал, что милую выдадут против воли замуж, тем самым разлучив их, но сдаваться Данило так просто не собирался, даже если бы его держали здесь до старости...
Но и при самых скверных мыслях о своём будущем существовании здесь, Данило был одарен судьбою подарком. В темницу к нему вскоре подкинули побитого товарища. Узнав Сержа, Данило схватил его в объятия, но тот, тяжело дыша, потихоньку приходил в чувство:
– Пытались с ребятами отыскать тебя, спасти и Софью, но там охраны много у дома. Львов силён... Завтра венчание её, - говорил он, вытирая текущую из разбитой губы кровь.
– Завтра восьмое января?
– задумчиво молвил Данило, уставившись во тьму на дверь камеры.
– Ещё есть надежда.
– Какая?
– засмеялся Серж и стал рассказывать.
– Тебя Пётр тогда у ворот треснул по затылку. Я выбежал из дома к тебе на помощь, а меня схватила охрана, уволокла в другую сторону, побила и оставила. Тебя, видать, тем временем сюда упрятали. Я, как очухался, сразу к ребятам. Собрал, кого смог застать на месте. Где только ни были, какие планы ни строили, - махнул он рукой.
– Софью и у церкви будут охранять.
– Не скажет она да, - улыбался, свято веря в то, Данило.
– Не скажет, а если и обвенчают против воли, всё равно заберу.