Спой, маркитантка!
Шрифт:
– А теперь расскажете про сей дом?
– Да рассказывать-то особо нечего. Деду моему он принадлежал. Лесником был. А потом дом остался без него, был заброшен, пока его один милый человек не обнаружил, не стал чинить. Григорием величать... Друг семейства Протасовых. Знался с Данилой Вашим. Друг Ковалёва некогда спас Данилу, мальчишкой когда был,... и его отца. Данила был тогда на корабле, узнал море, пиратскую жизнь. Многому научился у капитана Кирсанова*... Что ещё... Мать же моя разрешила Григорию жить здесь, а потом и вовсе дом
– Данило его тоже купил?
– интересовалась Анна.
– Да, Григорий и продал. У самого теперь любовь, семья, некогда, - улыбалась тепло баба Нюра и принялась пить чай с пирогом, как сёстры, продолжая вести разговоры то о жизни, то о мечтах...
Лишь поздней ночью улеглись отдыхать, а по утру, заварив вновь чаю и оставив ещё спящим Софье с Анной пирога, баба Нюра покинула дом... Она уходила, опираясь на палку, чтобы как можно легче пробираться по заснеженной дороге, но, как бы трудно ни было, до дома своего в деревне дошла...
* садник - пекарская лопата.
* - роман «Зов Жар-птицы», Татьяна Ренсинк
Глава 47
Только подошла баба Нюра к ступеням своего дома, как услышала за собой шаги. Оглянувшись и увидев стоявшего у калитки богатого господина с тростью, она удивилась, но молчала...
– Зайти в дом не пригласишь?
– вопросил он, и баба Нюра рукой позвала пройти за нею.
Она заметила, что в стороне ждали крытые сани и поняла, что прибыл сей господин так далеко и столь рано по важному делу. Догадываясь о том, кто это, баба Нюра подставила гостю стул и пригласила сесть к столу...
– Сразу перейду к делу, - дал господин понять, что задерживаться нет желания.
Он положил на стол мешочек денег и поднял брови, пронзительно взирая в глаза молчаливой старушки:
– Итак, увезёшь Софью куда подальше и оставишь умирать. Всё одно считают утопленницей. Ни домой наказ не возвращаться, ни Протасовым она не должна достаться.
– Мне, чай, не двадцать лет, да понять не могу, как отец смерти своего дитя желает, - смотрела с удивлением баба Нюра, но её гость был непреклонен:
– Меня не волнует, что ты там понимать собралась. Отравишь её, а тело подальше отсюда чтоб было. Поди знаешь, как делается, - указал он на полку на стене, где стояли различные пузырьки со смесями.
– Ясно? Или мало плачу?
Баба Нюра помолчала, глядя в его глаза, а потом на лежащий на столе мешочек денег.
– Я увезу её далеко, - кивала она.
– Всё сделаю, как просите, а грех-то сей Вам не замолить будет.
– Смотри же, - поднялся тот с усмешкой.
– Следить за тобой будут. Коль обманешь, сама отправишься на тот свет.
Он был уверен, что напугал старушку и добьётся желаемого результата, но баба Нюра не выдавала чувств. Она проводила гостя за порог, смотрела, как он уезжал на санях из деревни и ещё долгое время сидела на ступенях у двери...
Кто ни проходил мимо, здороваясь или нет, но каждый заметил её отдалённый взгляд и странную задумчивость. Будто размышляла о чём-то или ждала чего-то, что принесёт с собой вполне неприятное. Когда же почувствовала пронизывающий холод, баба Нюра вернулась в дом и стояла перед полкой с пузырьками...
Тем временем её гость уже подъехал к лесничему домику. Анна с Софьей в тревоге переглянулись у окна, узнав вышедшего из саней отца.
– Нет, он не должен знать, что ты жива, иначе будет то же самое, - шепнула Анна, схватив сестру за руку.
– Спрятаться надо! Прячься же!
– Где?
– оглянулась вокруг в панике Софья, но убежала в спальню до того, как отец успел открыть дверь и заметить её.
– Папенька?
– стояла посреди комнаты удивлённая видеть его здесь Анна, и тот, окинув взглядом уют, вздохнул, прижимая к груди шубу, что нёс для неё:
– Ты зачем сюда бежала?
– Побыть одна, - прослезилась она.
– Тоскую по Софье, а здесь она жила с любимым.
– Конечно,... нам всем жаль, что она погибла. Видать, судьба такая, - накинул отец на её плечи шубу.
– Едем домой... Суждено было Софье не жить, понимаешь? С самого начала... Мы с матушкой так теперь себя и успокаиваем. Судьба вернула да вновь забрала. Так, видать, надо...
Он всё говорил, успокаивал, уводя её к саням, чтобы быстрее уехать домой. Софья осторожно подглядывала из окна им вслед и жалела, что рассталась с сестрою столь неожиданно. Только быть в одиночестве долго не пришлось...
Не прошло и двух часов, как в дом вернулась баба Нюра. С порога она сразу, ещё не отдышавшись, сообщила:
– Софьюшка, пора в путь!
– В путь? Какой путь?
– не понимала та.
– Я Данилушку жду.
– Вот к нему и поедем, а здесь оставаться опасно, - торопила баба Нюра.
– Скорее же, одевайся! Не приедет зимой он сюда.
Веря её словам, Софья скоро собралась и следовала по заснеженному лесу к деревне. Там, у дома бабы Нюры уже стояли сани, запряжённые тройкой. Восседавший на них старик тут же строго высказал:
– Долго уж вы! До темноты бы воротиться!
– Воротишься, ради тех денег, что заплачу, воротишься, - пробубнила баба Нюра, помогая Софье сесть в сани и сама села подле.
Мысли же Софьи путались. То она думала о любимом, к которому желает вернуться, то о сестре. Только необъяснимая тревога беспокоила душу её, как и душу сестры, вернувшейся домой...
Как переступили порог, отец тут же приказал вышедшей супруге и слугам упрятать Анну под домашний арест и не выпускать до тех пор, пока не позволит.