Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]
Шрифт:
— Откуда я знаю! Ты представляешь, сколько там было этих полковников?.. И потом его же убили только через год, а агентов Базотти сразу.
— Понятное дело, — сказала я, — до него труднее было добраться.
— Кому? Андропову?!
— Андропову-то он зачем? Базотти, конечно.
— Нет, вот теперь я точно выпью, и не местного пойла, а настоящего «Хэннеси», который у меня с собой, — быстро бормотал Ясень, уже копаясь в чемодане. — И вопросы теперь буду задавать я. Машка тоже присутствовала на той исторической встрече? Да? И Дедушка убрал ее как главного свидетеля своего позора? А за рулем грузовика сидел лично Тимоти Спрингер?
— Хватит! — крикнула я. — Кто сидел за рулем грузовика, я буду выяснять, когда вернусь
— Еще раз и, пожалуйста, помедленнее. Кто кого пытался наклеить?
— Видишь ли, этот «раненый», без сомнения, профессионал, а профессионалы не роняют бумажников посреди улицы просто так.
— Однако! — Ясень уже налил себе коньяка, но, кажется, теперь ему расхотелось пить. — Я как-то не думал об этом. А ты молодец! Но обрати внимание: помогает старая добрая логика. А ваш с Нандой ассоциативно-интуитивный, шизоидно-параноидный метод заведет тебя черт знает куда.
— Это мы еще посмотрим, — ответила я с достоинством. — Наливай. За здоровье всех, кого еще не убили!
— Мрачноватый тост. Погоди, а какая связь Бернардо и Машкой? Ну, Дедушку с Чистяковым ты уже увязала. А этих-то как?
— Дай срок, — сказала я бодро и, залихватски опрокинув рюмку, добавила:
— Одевайся. Времени на завтрак уже не осталось. Я договорилась о встрече с каким-то. Огурцом или Огурцовым, в общем, Четриоло, который видел нашего Ферито в восемьдесят седьмом, аккурат за два дня до его смерти. По-моему, интересный персонаж. Поболтаем с ним, а уж потом с твоим Роберто.
Ясень тяжко задумался.
— Давай я все-таки позвоню Роберто. Пусть на всякий случай пришлет своих ребят. Во сколько нас ждет твой овощной приятель?
— В половине первого. Ты думаешь, это может быть ловушкой?
— Ничего я не думаю, просто соблюдаю элементарные меры предосторожности.
Потом я назвала Ясеню адрес, и он пошел в другую комнату звонить. Конечно, он был прав. Как всегда. Но что-то ужасно не нравилось мне во всей этой ситуации.
Мы подъехали к месту встречи почти минута в минуту и сразу узнали друг друга по описаниям: у нас — красный «Феррари», взятый накануне в прокате, у него — фиолетовый пиджак, темные очки и газета в правой руке. Мы вышли из машины, и он махнул нам этой газетой от дверей пиццерии.
— Вот сейчас заодно и позавтракаем, — сказала я.
Но позавтракать нам в этот день не удалось вовсе. Мы еще переходили улицу, когда аккурат между нами и Четриоло остановился черный джип с непрозрачными стеклами. Гулкая автоматная очередь разорвала полусонную тишину январского дня, джип взревел, буквально прыгая с места, а мы уже упали на асфальт и быстро перекатывались в сторону человека в фиолетовом пиджаке, оставшегося лежать на каменных плитах тротуара. Упали мы время: вторая очередь не очень прицельно, но все же была выпущена в нашу сторону. Ясень даже пытался стрелять по колесам отъезжающего джипа из вполне удобного положения лежа, а я на карачках подскочила к Четриоло. Весь в крови, от горла и до брючного ремня, он был еще жив каким-то чудом.
— Держитесь, сейчас приедет врач, — произнесла я обычные для такого случая слова, хотя у этого тела, почти разорванного в клочья, не было никаких шансов доехать до больницы. — Вы что-то хотели сказать мне, Четриоло?
— Да-да, Джинго… знал… самого Базотти… — просвистел и пробулькал этот живой труп.
Потом затих, два раза попросил: «Воды, воды», и тут кровь пошла у него изо рта. Когда подошел Ясень, разговаривать было уже не с кем. Вторыми к пиццерии подъехали карабинеры. И только третьими — наши доблестные ребята из службы ИКС. Кто такой Четриоло, они не знали. Паоло Ферито, правда, вспомнили и обещали дать максимум информации. Но для меня это было уже лишнее. Я могла теперь
Дедушке мы звонили из офиса Пьяцци со спецаппарата, гарантированного от прослушивания. Ясень поливал Роберто, который опоздал на встречу, что едва не стоило нам жизни, а Дедушка рвал и метал в наш адрес, называя обоих без различения половых признаков рогоносцами и педерастами. Высшее руководство советского филиала службы ИКС влезает в мелкие разборки неаполитанских мафиози! Позор! Бардак! Мудизмо! (Именно так он и произнес это русское слово.) Если подобное будет продолжаться, мы скоро растеряем лучших своих людей. Потом он немного остыл, и мы поговорили о последних словах убитого. Ясень, кстати, поверил мне, а вот Дедушка начал смеяться. Да-да, именно смеяться. Оказывается, одним из крестных отцов Неаполя восьмидесятых был некто Джулио Пассотти. Дедушка ни секунды не сомневался, что Четриоло в предсмертной фразе имел в виду именно его.
Я потом навела справки. Был такой Джулио Пассотти. Крупный авторитет. Поговорить бы с ним! Так вот ведь незадача какая: и его полгода назад зарезали. Базотти, Пассотти… Похоже? Ну конечно, похоже, особенно когда уже кровь горлом идет, но я-то точно помню, что он сказал, буквально слышу эти слова. Во второй раз тогда я не поверила Дедушке и во второй раз не сказала об этом Ясеню.
Мы улетали из Рима в тот же день, договорившись, что всю информацию получим шифровкой по электронной почте.
Глава девятая
В Москве было очень холодно. Или просто так показалось. Уже в аэропорту я начала дрожать, а дома и вовсе расчихалась и раскашлялась. Ясень посмотрел на меня как на идиотку.
— Ты чего это? Не можешь преодолеть свое состояние? Раньше вроде умела.
— Могу, — огрызнулась я, — но не хочу.
— А-а-а, — протянул Ясень понимающе.
Из дома я не выходила два дня, испытывая патологическое удовольствие от простуды. Впрочем, уже на второй день сделала кучу звонков, а на третий с самого утра поехала в городскую прокуратуру на Новокузнецкой, оттуда — в Ленинградский районный суд, оттуда — в РУВД, на Лубянку, в спецбольницу, снова в РУВД, снова на Лубянку и наконец еще по нескольким частным адресам. Все это заняло целый день, а рулить по Москве, да еще зимой — удовольствие ниже среднего, даже на «Террано». Словом, я не пожалела, что за баранку посадила Лешку Ивлева, начальника нашей с Ясенем личной охраны. Теперь в новой, сильно переделанной лубянской структуре нам полагалось и такое. Вообще-то на охране настоял Тополь и был, очевидно, прав. В Италии мы это уже ощутили на собственной шкуре.
А в тот суетный зимний день я выяснила немало. Собственно, как раз тогда я и узнала все самое главное. Узнала, что Алексей Коротков — это Ринат Гинатуллин, узнала, что он жив, узнала его адрес в Питере и окончательно выяснила, что сознательный убийца — именно он, а не водитель грузовика старшина Толстиков. По следам старшины я топталась добрую неделю и почти зря. Во-первых, в тот трагический вечер он тоже сел за руль пьяным. Во-вторых, ему был строго определен маршрут и время движения, а про встречные «Жигули» Толстиков знать не знал и тем более не догадывался, кто в них сидит. В-третьих, старшина в этой поездке исполнял обязанности комвзвода — очень странное сочетание с функциями водителя. Наконец, в-четвертых, Толстиков в Подмосковье прослужил год, приехал вообще с Алтая и улицы в районе Речного знал так себе.