Спроси зарю
Шрифт:
Инспектор подошел к письменному столу и нажал кнопку, дверь открылась, и в кабинет всунул голову какой-то человек.
— Позовите студента, — сказал инспектор.
Сразу же в кабинет вошел долговязый парень. Санька видел его на катере. Парень кивнул Саньке, как старому знакомому, и уставился на инспектора. Инспектор что-то сказал переводчику. Тот улыбнулся и стал объяснять Саньке, что молодого человека зовут Том Келли, он студент Пенсильванского университета, изучает русский язык. Келли утверждает, что видел, как господин Антонов фотографировал с катера особо секретные объекты. Келли кивал головой.
— Как вы можете утверждать то, чего не видели? — взорвался Санька, обращаясь к Келли. Тот растерянно посмотрел на Саньку, потом на инспектора.
— Можете идти, Келли, — сказал инспектор.
— Но… как же так? — вырвалось у Саньки. — Надо же разобраться…
Келли ушел.
Санька вдруг понял, что все происходящее перед ним просто игра, зловещая игра. Он вскочил и раздельно, почти по слогам произнес:
— Я требую освободить меня и дать возможность позвонить в посольство!
Инспектор поморщился и что-то сказал переводчику. Тот вышел. Несколько минут прошло в молчании.
«Ну и ну… — едва справляясь с внутренней дрожью, думал Санька. — Вот уж никогда не предполагал, что попаду в такой переплет. Чистейшей воды провокация». Он вдруг вспомнил про фотоаппарат и, испугавшись, схватился за него. Аппарат был с ним.
Вошел переводчик и сказал, что русские в отель еще не возвращались, а с дежурным посольства связаться не удалось. Можно будет позвонить рано утром, а сейчас необходимо составить протокол.
— Я сам позвоню, — поднялся с кресла Санька и только сейчас заметил, что в комнате инспектора нет ни одного телефона.
Инспектор вопросительно посмотрел на переводчика. Тот перевел. Инспектор мотнул головой. Переводчик сказал:
— Посторонним не разрешается использовать полицейские аппараты. Пока инспектор составляет протокол, мы проявим пленку из вашего фотоаппарата. Может быть, студент ошибся и все это лишь недоразумение, но мы ведь на то и полицейские… — улыбнулся он Саньке.
— Можете сколько угодно проявлять, — зло бросил Санька и стал перематывать пленку. — Никто из наших ребят ничего не фотографировал на реке. Это видели все. И все подтвердят, что я не раскрывал аппарата…
Переводчик взял пленку и ушел. Инспектор предложил Саньке кофе и сидел, барабаня пальцами по столу. Никакого протокола он составлять не стал.
«Вот гады, — думал Санька, отхлебывая остывшую коричневую жижу. — Так нахально действуют, словно убеждены, что я фотографировал».
Минут через пятнадцать переводчик вернулся. У него был грустный вид. Он с таким огорчением посмотрел на Саньку, что у того екнуло сердце.
— Пленка сушится, господин Антонов, и на ней, увы, есть секретные объекты, — сказал он.
Инспектор развел руками.
— Я требую дать мне возможность немедленно связаться с посольством! — громко сказал Санька, пытаясь сдерживать гнев и не в силах совладать с собой. — Я требую!
«Зачем я отдал пленку? Надо было проявлять в присутствии посольских…»
Инспектор сказал:
— Все это уже не относится к компетенции полиции. Сейчас приедут другие работники. Они свяжут вас с посольством…
Предчувствие неотвратимой беды охватило Саньку…
На четвертый день Санькиного пребывания взаперти дверь его комнаты тихо отворилась. На пороге появился высокий массивный старик. Он обвел взглядом комнату и поздоровался, назвав Саньку по имени-отчеству. Потом немного растерянно оглянулся на захлопнувшуюся дверь и, не дожидаясь приглашения, грузно сел на стул, поставив рядом большой желтый портфель. Некоторое время он молчал, словно собирался с мыслями.
«Что еще за старец?» — удивился Санька, разглядывая изборожденное глубокими морщинами, почти коричневое лицо старика. Одет тот был в светлый костюм и в белую рубашку с элегантно-вызывающей бабочкой.
— Простите великодушно, — сказал старик. — Я должен представиться. — Голос у него был приятный, какой-то усталый. Он чуть растягивал слова. Набрякшие веки скрывали глаза. — Меня зовут Афанасий Иванович Рукавишников. Я состою профессором кафедры искусств Пенсильванского университета… Пишу книги о живописи и архитектуре. Специалист по древнерусскому искусству…
«Это что-то новое», — подумал Санька.
Словно почувствовав Санькино удивление, Афанасий Иванович сказал:
— Пусть не покажется вам странным мой визит. Видите ли, мне стало известно о вашем решении не возвращаться в империю партийных бонз…
— О моем решении?.. — Санька даже привстал со стула. — Что за чушь?
Профессор развел руками.
— Разве я ошибся?
«Ну и ну», — Санька начал понимать, чем пахнет это известие.
— Ну и сволочи! — сказал он зло, чувствуя, как кровь приливает к лицу.
— Простите!..
— Сволочи те, кто сказал вам об этом! Вы понимаете?
— Мне не говорил об этом никто. — Профессор торопливо открыл портфель. — Я сам прочитал во вчерашней газете.
Он вытащил пачку газет и стал быстро их перебирать. Санька заметил, что у него веснушчатые руки, заросшие рыжими волосами.
— Вот, прошу вас… — профессор подал Саньке газету.
Санька увидел маленький, на колонку, портретик. Это была его фотография. Он улыбался сам себе с газетной полосы, улыбался задорно, весело… Только на лице размазалась типографская краска. Стараясь унять вдруг появившуюся дрожь, начал читать.
«Ленинградский журналист Александр Антонов, находящийся в Соединенных Штатах в составе туристской группы, попросил предоставить ему политическое убежище. Свой поступок Антонов объяснил тем, что в Советском Союзе он не имеет возможности высказываться в печати на такие темы, которые его волнуют. Несколько месяцев назад Антонов был уволен из газеты за резкость суждений и неспособность воспевать «достижения». Отец этого русского журналиста был расстрелян в годы сталинских репрессий».