Спрут
Шрифт:
Осколки супружества
Прежняя мафия держалась подальше от наркотиков. Не столько из боязни угрызений совести, сколько из практических соображений. Алкоголь, азартные игры, рэкет считались невинными и законными средствами наживы. Если не хватать через край, даже полицейские власти иногда готовы были смотреть на это сквозь пальцы. Но наркотики другое дело. Крупные боссы сознавали, что встревать в эту грязную торговлю грозило слишком большим риском. Политические деятели, мечущие громы и молнии, полицейские, ведущие войну до последней капли крови... Нет, лучше
Первым позабыл о благоразумии Лаки Лючано. «Счастливчик» видел в наркотиках бизнес и был убежден, что мафия напрасно оставляет его в стороне, когда он сулит такую огромную наживу. К концу тридцатых годов Лючано ушел с головой в торговлю героином. Прежде чем эта мысль придет кому-нибудь другому, как говаривал он.
Тогда-то Сицилия и превратилась в базу, откуда уходил «товар», предназначенный для американского рынка. Продукты обработки мака прибывали на остров морским путем из Турции и других восточных стран. Здесь они превращались в героин в оборудованных мафией подпольных лабораториях. Затем происходила отправка. Белый порошок прятали при помощи все новых, поистине гениальных уловок. Его отправляли в путь внутри кожуры апельсинов, яичной скорлупы, в полостях механизмов. Благодаря постоянно меняющимся остроумным и не вызывающим подозрения методам эта система, придуманная Лаки Лючано и усовершенствованная Джо Адонисом и Фрэнком Копполой, прекрасно функционирует поныне.
— Значит, теперь дошли до того, что героином начиняют конфеты, — развел руками Каттани.
Один из полицейских продолжал вынимать из ящика белые коробки и складывать их на столе. Все они были точь-в-точь такие, как коробка, принесенная доном Манфреди.
— Эй, хватит, хватит, ты мне завалишь весь стол!
Отворилась дверь, и на пороге появился Альтеро с подробным рапортом об операции по борьбе с наркотиками. Указав на ящик, он произнес:
— Мы обнаружили шестьдесят таких ящиков, уже опечатанных и готовых к отправке.
— Они работают масштабно, — отозвался Каттани. — И что же говорят владельцы этой кондитерской фирмы «братья Капитуммо»?
— Рыдают. Клянутся, что никогда ничего не замечали. Это кто-нибудь из рабочих, говорят они, использовал доброе имя фирмы для преступной операции. Ничего себе объяснение!
— Да, неплохое, — задумчиво процедил Каттани. — При помощи ловкого адвоката им не составит особого труда заставить суд принять его как святую правду. Что дал обыск у Чиринна?
Альтеро полистал бумаги.
— Ничего. Парочка по всем правилам зарегистрированных пистолетов. Но зато мы задержали много мелких торговцев наркотиками. На улице, в одном ночном клубе, около школы. Я засадил за решетку также молодого барона Шечилли, жениха дочери банкира Ра-ванузы. У него собственная маленькая плантация марихуаны.
Этот ответ поверг Каттани в уныние. Он оперся локтями о стол и опустил голову на руки.
— Этот список, дорогой Альтеро...
— Я еще не закончил. Если хотите, я продолжу.
— Нет уж, спасибо. Этот список, говорю я, меня не слишком радует. Надо брать повыше. Сменить методы. Что толку заметать эту мелкоту? Я считаю, необходимо схватить того, кто держит в руках все нити этой торговли. Вы со мной согласны?
Альтеро находился
Столь упавший и расстроенный, что он встревожился»
— Что случилось?
— Ты не мог бы прийти домой?
— Сейчас? Но у меня уйма работы.
— А когда ты сможешь прийти?
— К ужину, хорошо? Что там еще стряслось?
— Нет-нет, ничего. Только не запаздывай, — умоляюще закончила Эльзе.
Каттани, помрачнев, опустил голову. С размаху плюхнулся обратно на стул, поглядел на свой стол, заваленный конфетными коробками, и лицо его приняло жесткое и решительное выражение.
— Уберите их, — отрывисто приказал он. Полицейский, вздрогнув, как от удара хлыстом, в несколько секунд освободил стол, сбросив коробки обратно в ящик. Поднял и неслышно вынес его. Так же и Альтеро хотелось незаметно выскользнуть из кабинета, но он не находил повода. Потом, положив свой рапорт на стол, произнес:
— Вот, просмотрите, когда будет время... И с этими словами исчез.
Оставшись один, Каттани подошел к металлическому шкафу. Вставил в замок ключ и, приподняв стопку бумаг, извлек из-под нее тетрадь. Раскрыл ее и стал перечитывать некоторые личные записи. Эти заметки не отражали в точности результаты ведущегося расследования — они скорее фиксировали возникающие у комиссара ощущения и мысли.
Быстро пробежав их глазами, он остановился на странице, посвященной Раванузе. В одном месте у него было записано: «Связующее звено с американской мафией? «Отмывает» через свой банк доходы от продажи наркотиков?» Глядя на эти вопросы, на которые он еще не мог дать ответа, Каттани тяжело вздохнул. Захлопнув тетрадь, снял телефонную трубку.
Он набрал номер Центра по лечению наркоманов. Услышав искренний и сердечный голос дона Манфреди, приободрился.
— Иной раз, — признался он священнику, — меня одолевают сомнения, и кажется, что силы, стоящие на страже закона, становятся все менее эффективны. И распутать некоторые махинации делается невозможно.
— Вам нельзя падать духом, тем более сейчас, — воскликнул священник. — Ваше поведение многих удивило, но вместе с тем вдохнуло в людей надежду. Здесь у нас все привыкли держать язык за зубами, но уверяю: на вас смотрят и многого от вас ждут.
Каттани тем временем рассеянно рисовал на лежащем перед ним листке маленькие стрелки. От центральной точки тянулись в разные стороны длинные прямые линии. Каждая заканчивалась треугольничком. Эти стрелки образовывали звезды, целые связки. Когда он нервничал, это был его способ успокоиться.
— Да нет, я вовсе не собираюсь сдаваться, — горячо возразил он. — Я приехал сюда с намерением хорошенько поработать, и свои обязанности я выполню до конца. — Казалось, этими словами он хочет сам себя подбодрить. — Ну а как обстоят дела с девушкой?
— Гораздо лучше, — ответил священник. — Сначала ей было нелегко, но сейчас как будто она попривыкла. Если вы немного подождете, я ее позову к телефону.
Голос Титти звучал как-то сонно.
— У меня совершенно пустая голова, — сказала она. — Иногда с трудом брожу, словно у меня совсем нет сил.