Спуск
Шрифт:
Как лунатик, он продолжал идти по эскалаторам дальше вниз, в эту нескончаемую преисподнюю, позабыв где-то мешок с пищей и даже недочитанный роман Теккерея.
Поднимаясь вверх, он в первый раз заплакал. Без романа думать было совершенно не о чем. кроме как об этом, об этом…
«Сколько же еще? Как долго я спал?»
Он сумел подняться на двадцать пролетов. Потом сломался. Развернулся и позволил ступеням нести себя вниз.
Эскалатор, казалось, двигался теперь с большей скоростью, чем раньше, а перестук ступеней стал громче. Но он больше не доверял своим ощущениям.
«Наверное,
Из-за отсутствия других развлечении он занялся тщательным анализом окружающего. Стены и потолки были плотные, гладкие и ослепительно белые. Ступени эскалатора имели матовый никелевый оттенок; продольные зубья были слегка светлее, а канавки — темнее. Зубья слегка выступали за край каждой ступеньки, что придавало нм сходство с машинкой парикмахера.
Каждый раз, когда он доезжал до площадки, его внимание сосредоточивалось на иллюзорном «исчезновении» ступеней, на том, как они складываются, достигая пола, и заезжают, попадая канавками в зубья, под металлическую пластину.
По его подсчетам, эскалаторы унесли его на много миль под универсальный магазин. Он поздравил себя с невольным приключением и подумал, что установил своеобразный рекорд.
В последующие дни, когда единственной его пищей была вода из фонтанчиков, оборудованных на каждом десятом этаже, он думал о еде и приготавливал воображаемые блюда из оставленной наверху пищи. Он смаковал изумительную сладость меда, жирность бульона, лизал пленку желатина на вскрытой банке тушенки Когда он думал о шести банках тунца, его раздражение достигало предела, так как нечем было открыть их…
Потом случилась удивительная вещь. Он снова побежал вниз, нетерпеливо, очертя голову, без всякой осторожности. Несколько пролетов проскочили перед ним, как в ускоренном кино; он едва успевал осмыслить один, как перед ним уже возникал следующий. Демоническая, бесцельная гонка — и зачем? Он бежал, как ему казалось, к куче продуктов. Это был настоящий бред, который не мог продолжаться долго. Ослабевшее тело было не в состоянии поддерживать такой бешеный темп, и он очнулся от своего бреда, смущенный и совершенно без сил. Теперь начался другой, более рациональный бред: сумасшествие, воспламеняемое логикой. Лежа на площадке и потирая порванную связку на лодыжке, он размышлял о природе, происхождении и цели эскалаторов.
Возможно, его наиболее интересной теорией было представление, что эти эскалаторы являлись своеобразным типом тренировочного колеса, нечто вроде колеса в беличьей клетке, из которого — поскольку оно представляло из себя замкнутую систему — не могло быть выхода. Данная теория требовала, однако, некоторых изменений в концепции физической вселенной, которую он всегда считал эвклидовой: теперь же спуск вдоль воображаемой вертикальной линии представлялся ему замкнутой петлей. Новая теория взбодрила его, так как он мог надеяться, что, совершив полный крут, вернется если не в универмаг Андервуда, то хотя бы к оставленным продуктам. Возможно, что в своем отрешенном состоянии он уже миновал один или лаже несколько выходов, не заметив их.
В его мозгу существовала и другая, весьма странная теория, касающаяся мер, предпринятых кредитным отделом Андервуда против особо крупных должников. Однако это была уже чистая паранойя.
«Теория! Я не нуждаюсь ни в каких теориях. Я должен избавиться от них».
В конце концов он стал рассматривать эскалаторы как объективную реальность, не требующую более никаких объяснений.
Он обнаружил, что начал терять в весе. Этого следовало ожидать, так как он очень долго пробыл без пищи (судя по щетине, прошло больше недели). Однако существовала и другая возможность, которую он не мог полностью исключить: он приближался к центру Земли, где, как он думал, все предметы не имеют веса.
«Может быть, кто-нибудь спасет меня», — надеялся он.
Однако надежда была столь же механической, как и эскалаторы, по которым он ехал.
Он галлюцинировал. Женщина в нарядной шляпке, нагруженная покупками из Андервуда, спустилась по эскалатору ему навстречу, перешла по площадке, стуча каблучками, на следующий эскалатор и уехала прочь, даже не кивнув ему.
Все чаще и чаще, просыпаясь или выходя из состояния оцепенения, он обнаруживал, что лежит на площадке, ослабевший, размякший и даже не ощущающий голода. Затем он переползал на эскалатор, ложился на ступеньки головой вперед, опираясь руками, чтобы не упасть, и ехал вниз.
«На дно… на дно… когда я приеду туда…»
Действительно, оттуда уже некуда бежать, кроме как наверх. Возможно, по другой линии эскалаторов, но лучше на лифте. Очень важно было верить в дно.
Эта идея сделалась для него такой болезненно-навязчивой и неотступной, как раньше стремление во что бы то ни стало подняться наверх. Его восприятие стало неопределенным. Он уже не мог отличать реальное от воображаемого. Думая о еде, он часто глодал свои руки.
Наконец ему показалось, что он достиг дна. Это была большая комната с высоким потолком. Стрелки указывали на другой эскалатор: «ВВЕРХ». На эскалаторе висела цепочка и небольшое объявление: «НЕ РАБОТАЕТ. ПРОСЬБА ПОДОЖДАТЬ, ПОКА ЭСКАЛАТОРЫ РЕМОНТИРУЮТСЯ. ПРИНОСИМ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ. АДМИНИСТРАЦИЯ».
Он тихо засмеялся.
Потом он придумал способ открыть банки с тунцом. Он мог бы подсунуть банку под выступающие зубья ступеньки в том месте, где они уходят под пластину в полу. Либо эскалатор вскроет банку, либо банка заклинит эскалатор. Возможно, если один эскалатор заклинится, остановятся и все остальные. Он был счастлив, что додумался до этого. Ему казалось, что его тело почти ничего не весит. Он снова спускался вниз.
Потом он лежал у подножия эскалатора. Голова покоилась на холодной металлической пластине; он смотрел на свою руку, пальцы которой были прижаты к зубьям решетки. Одна за другой, в идеальном порядке, ступени эскалатора въезжали канавками под зубья и скребли кончики его пальцев, иногда вырывая из них куски плоти.
Это было последнее, что он помнил…