Спутница по июньской ночи
Шрифт:
Вера Николаевна не ответила на письмо. Вернее, не было аккуратно исписанного листа бумаги, конверта и московского адреса, а писем было несколько, много, на десятках страниц, и все эти письма оставались в ее воображении. Она сочиняла очень откровенные, обнаженные письма, в которых рассказывала Петрову о своей жизни, начиная с маленького южного городка, в котором когда-то родилась, ходила в школу, потом уехала в институт, возвращаясь в него на каникулах и, наконец, в котором познакомилась с Калашниковым… Сама того не замечая, в этих письмах Вера Николаевна пыталась разобраться в той ситуации, которая привела ее к замужеству.
Почему именно Калашников? С его возрастом, намечавшимся животиком и славой? Неужели она стремилась к легкой жизни? Никогда! К необычной, красивой – может быть. И потом: она искренне надеялась, что чувство придет со временем, что это не самое главное. И еще – желание самопожертвования: сделать все, чтобы ему легко работалось, ничто не мешало, стать его правой рукой, необходимой в самых разных мелочах. Увы, тогда она еще не знала, что в больших и малых делах Калашников привык обходиться сам. «И вот теперь ты, Петров, – мысленно писала она свое длинное письмо, – молодой и талантливый. Ты даже немного моложе того Калашникова, которого я встретила впервые. И все-таки – тебе уже тридцать. За тридцать лет человек ко многому привыкает и не хочет уступать свои привычки другим. А я, Петров, просто не в силах еще раз подчиниться чьему-то укладу жизни, пожертвовать своими привычками – ради чужих. Я устала, Петров, а ты мне не уступишь. Ты всего лишь интеллигент в первом поколении и еще не научился уступать женщинам… Мы слишком поздно встретились. Я долго думала об этом и пришла к странному выводу: очень хорошо, Петров, что мы не встретились раньше. Я бы тебя любила – очень! И скоро бы надоела тебе. Из двух любящих один всегда любит меньше, еще меньше, потом – совсем не любит. А я бы этого не перенесла…
Странно, мы так мечтаем о любви, ищем ее всюду, а когда она к нам приходит – становимся несчастными людьми: ревнуем, сомневаемся, делаем глупости и очень скоро превращаемся в больных и раздраженных субъектов. В этом отношении, Петров, человечество все еще находится в пеленках… Ты не замечал? Да и вообще во всем, что касается чувственной стороны дела, человек ужасно отстает от времени. Ну, вот любовь! Какое-то завораживающее и в то же время пошленькое словцо. Но пошлость, наверное, от частого употребления – к месту и не к месту. Любят уху, машину, шмотки и… женщину или – мужчину… Нет, Петров, ничего у нас с тобой не будет. Когда я получила твое письмо и сидела в парке, мысленно разговаривая с тобой, я думала, что все возможно: и любовь, и новая жизнь, но… Нет, Петров, повторяться нельзя. Я это поняла, когда призналась Калашникову в своей любви к тебе. Я не хочу все усложнять, но мне кажется, что ты слишком легко смотришь на вещи, которые очень дороги для меня…
А в городе, Петров, давно уже лето. Стоят жаркие, солнечные дни. И очень много в городе молодых людей: красивых, уверенных в себе, в своей молодости, в праве на будущее счастье и будущую любовь. Петров, совсем недавно и мы были такими. Неужели – были? Ведь и прошло-то всего-навсего десять лет… Только десять лет и – уже десять лет! Господи, иногда мне кажется, что я живу со времен пещерного человека. А иногда… Да что там говорить – стареть грустно…»
V
II
Однажды приехал Петров. Вера Николаевна была дома и читала книгу. Очень долго читала о том, как у героя уехала жена, и он вдруг затомился похотливой страстью, заметался в поисках приключений, а жена, где-то там, в отпуске, тоже не терялась и тоже металась по солнечному пляжу в поисках выдуманного идеала. И все это так просто и буднично было описано, словно автор меню на завтрашний день составлял. А может быть, подумалось Вере Николаевне, так и надо? Без напрасных усложнений, мучительных раздумий и поисков какого-то выхода. Раз – и головой в омут! А там будь что будет – хоть трава не расти! Но что-то мешало ей согласиться с таким выводом… И в это мгновение, совершенно неожиданно, пугаясь и волнуясь, она подумала: « А ведь он приехал!» Уверенность в этом была настолько сильной, что она невольно подошла к окну и, отдернув штору, внимательно осмотрела улицу. Никого там не увидев, она мало-помалу успокоилась, вновь села на диван и уже с иронией спросила себя:
– Да, он приехал. Что теперь?..
Утром Петров сделал небольшой доклад о своей поездке в Москву. Он похудел и показался Вере Николаевне усталым. Она плохо слышала то, о чем он рассказывал, никак не могла сосредоточиться на его словах, которые казались ей такими же незнакомыми, как и светло-серый костюм из Москвы.
«Он изменился, – думала Вера Николаевна. – Он сильно изменился – столица пошла ему на пользу… Пожалуй, теперь бы он уже не написал того письма или написал – другими словами».
– Скажите, Вадим Сергеевич, что слышно в Москве о повышении заработной платы? – спросила Мария Александровна.
– Если и будет, то только сгущенным молоком! – усмехнулся Петров, и Вера Николаевна тут же подумала: «Нет, он прежний. Просто за эти два месяца я отвыкла от него или сама стала другой…»
День тянулся мучительно долго – Петров не заходил. Вначале она боялась его прихода, потом ждала, а к вечеру уже возмущалась и негодовала. Вере Николаевне казалось грубым и бестактным поведение Петрова, демонстративно не заходившего в ее кабинет.
«Хорошо, – думала Вера Николаевна, – он обиделся, но мог бы зайти и сказать об этом прямо. Конечно, прежде он так бы и поступил, а теперь… Нет, он изменился и изменился к худшему… Прекрасно, в таком случае и она его встретит…»
Но в тот день Вера Николаевна его не встретила. Не встретила и на другой день. А в субботу был коллективный выезд за грибами…
Лес принял их тихо и печально – он уже готовился к осени, к той волшебной поре, богатой на краски и звуки, которая невольной грустью отзывается в человеке, лишний раз напоминая ему, что еще один круг завершен, один из многих, которыми одарила природа землю и все живущее и произрастающее на ней. Давно вызрели и опали ягоды, просыпав в землю семена, чтобы в новом круге свершить еще одно таинство рождения и смерти… Лес принял их тихо и печально, а они были излишне суетливы, с громкими криками, смехом и шутками вошли в него, нарушив покой вековых деревьев и тихий шепот состарившихся листьев.
– Верочка! – щебетала восторженная Тоня. – Я совсем-совсем не умею собирать грибы: я знаю только мухомор. Можно, я буду с тобой? Ты мне подскажешь?
– На обед – в два часа! – командовала Мария Александровна. – Далеко не отходить – водитель будет сигналить нам.
– Верочка, а змеи здесь есть?
– Наверное…
– Боже мой! – ахнула Тоня. – Я боюсь…
Вере Николаевне хотелось побыть одной. Несколько раз она пыталась уйти от Тони, но из этого ничего не вышло: Тоня через каждые пять минут окликала ее, молола ужасную чепуху и под конец так надоела, что Вера Николаевна не сдержалась и раздраженно сказала:
– Тонечка, ты бы могла немного помолчать?
– Конечно, Верочка… Это у меня с детства. Я и сама не знаю, как у меня все тут же срывается с языка. Просто ужасно… Это хороший гриб?
– Хороший… Выбрось подальше!
– Ты заметила, Верочка, что Вадим Сергеевич после Москвы стал какой-то не такой. Раньше и поговорит и пошутит, а теперь – здрасьте-до свидания и все.
– Нет, не заметила
– А я заметила, – вздохнула Тоня. – Вот и сегодня, всю дорогу сюда он упорно молчал…