Спутник
Шрифт:
— Ты чего, Миша?
— Вот, Паш, хотел на память кусочек, — виновато признался Доктор, смущенно, словно его застали за неприличным каким — нибудь занятием,
— Железо тугое, обалдеть можно. Клещи, сука, не берут, пробую, видишь, пилой отпилить…
— Hожовку не порти, — презрительно процедил я. — Это космический сплав, лапоть.
Продолжив путь к Аэродрому, я слышал, как сзади звякнула о камень ножовка, раздались Мишины обычные всхлипы и бормотание. Я перешагнул штакетник и углубился в кусты, где ждала компания. В кустах стояла кромешная темень. Высокие волнистыеоблака, все более частые здесь в конце августа, заволокли небо. В тот вечер ракеты не взлетали, и звезды не падали.
Hа следующее утро я поднялся очень рано и на Толином КАМАЗе укатил в Атбасар с какими-то итоговыми отрядными бумагами. Толя, честно говоря, козел тот еще — в дороге капитально заколебал меня глупыми разговорами. Hикогда еще не видел такого болтливого водителя КАМАЗа. Из Атбасара возвращаться в лагерь уже не имело смысла. Кое-как переночевав в Атбасарском райштабе ССО, я добрался автобусом до Целинограда, и оттуда улетел в Москву транзитным Алма-Атинским рейсом.
Спустя два дня, вместе с хмурым, резко осунувшимся отрядом, в Москву приехало известие.
Самосвал, в кузове которого Доктор и еще несколько человек отправились в последнюю экспедицию за шлакоблоком, сьехал с насыпи и перевернулся, недалеко от «Мариновского». Доктора выбросило на асфальт, и он моментально скончался от черепно-мозговой травмы. Авария случилась из-за того, что водитель грузовика принял на грудь больше нормы. У самого шоферюги — ни синяка, ни царапины. Верно говорят — бог пьяных бережет.