Спутники смерти

Это был телефонный звонок из прошлого.

— Говорит Сесилия, — сказала она, а поскольку я промолчал, добавила: — Сесилия Странд.

— Сесилия! Сколько лет, сколько зим. Как поживаешь?

— В общем благополучно.

— Ты все еще в службе охраны детства работаешь?

— Да, я, пожалуй, одна из наших там задержалась.

— Слушай, когда мы виделись в последний раз? Лет десять назад?

— Не меньше. Я уже лет пять как в Осло живу — перебралась на другую сторону гор.

— Так ты из Осло звонишь?

— Нет. Сейчас я в Бергене, в Мункеботн. Приехала маму навестить.

— Нет, я…

— Да ладно, не суть… Видишь ли, мне надо с тобой переговорить об одном важном деле.

— Я готов.

— Когда у тебя будет время?

— Вот уж чего-чего, а времени у меня хватает.

— Значит, встретимся?

— Охотно. Где?

— Что, если на Фьелльвейен?

Я выглянул в окно. Дождик, моросивший утром, оказался лишь предвкушением осени. А теперь на город, как жидкий мед, лились солнечные лучи. Гора Флёйфьель маняще зеленела, улица Фьелльвейен — «горная дорога» — опоясывала ее как экватор, а на горизонте не предвиделось никаких признаков непогоды.

— Давай. Куда пойдем?

— Может, встретимся, а там решим? Я выйду примерно через полчасика.

Я взглянул на часы.

— Отлично. До встречи.

Пять минут спустя я включил автоответчик, закрыл офис и отправился в путь. Я пересек Фискеторьет — Рыбную площадь, прошел мимо Мясного базара до улицы Ветрлидсалльменнинген и поднялся по лестнице к выкрашенной в белый цвет старой пожарной станции в районе Скансен. В кронах деревьев уже проглядывали первые желтые листочки, но пока их было совсем немного. Со стороны парка, из детского сада, доносились голоса ребятишек, которые выколачивали из формочек свежеиспеченные куличики. Сороки провожали уходящее лето, раскатисто хохоча в ветвях каштана, увешанных плодами. В конце концов по короткой прямой улочке я взобрался к Коню и оказался там, где мы договорились встретиться, — на Фьелльвейен.

Конем в народе зовется вывеска с надписью «Помни: коню нужен отдых», которую к столетнему юбилею Фьелльвейен повесили у фонтанчика с питьевой водой, где в старые времена стоял чан с водой для лошадей.

Фьелльвейен для бергенцев — главное место для прогулок. Поколение за поколением они прохаживались здесь по воскресеньям, любовались городом, показывали на свой дом и произносили «вон там мы и живем» с таким видом, будто поверяли друг другу государственную тайну. Я двинулся по улице. Пенсионер в бриджах и анораке пружинисто шагал в гору. Мимо дома лесника трусцой бежали школьники во главе с бодрой физкультурницей. Их строй колыхался неспешной волной, как прибой житейского моря, — пока еще в отдалении от его грозных глубин. Я посторонился, чтобы они не увлекли меня с собой — в напрасные мечты о юности, о минувшем времени, в тоску по запаху спортивной формы.

Возле Монплезира, старого развлекательного центра, выстроенного в виде храма, фасадом к морю, задней стеной на Фьелльвейен, я взглянул на часы. Она уже должна быть здесь. Мне был виден лишь небольшой отрезок улицы от Вильхельминеборга до Кристинеборга, чьи названия напоминают о временах, когда любой мог увековечить имя своей жены. Сандвикские горы поднимались уступами над Фьелльвейен к флюгерам на вершинах, а те с готовностью показывали, откуда дует ветер, всем, у кого было достаточно острое зрение, чтобы это разглядеть. На склонах росли деревья, чьи стволы были словно коричневые колонны, а пни и камни

Я увидел ее первым: она шла по направлению ко мне, в джинсовом костюме, с сумкой на плече, солнце золотило ей волосы. Увидев меня, она остановилась и слегка прищурила глаза за стеклами очков, как будто хотела убедиться, что это действительно я. Ее темно-русые волосы были коротко подстрижены, и в них виднелась седина, которой не было при нашей прошлой встрече.

Мы коротко обнялись и немного поудивлялись друг другу, как это бывает со старыми друзьями, когда вытатуированные временем знаки уже невозможно скрыть: они острым ножом вырезаны на лице, да и не только на лице.

Она смущенно улыбнулась:

— Извини, я немного опоздала. Мама старая… Нужно было кое-что сделать, помочь…

— Ничего страшного.

Она показала на скамейку:

— Может, присядем? Вон там, на солнышке.

— Давай.

— Ты, наверное, удивлен, что я тебе позвонила?

— Да. Столько лет прошло…

— Всего лишь десять.

— Ну, для меня это много. Десять лет.

— Вот как?

Она выжидающе посмотрела на меня, но я не стал ничего объяснять.

— Ты сказала, что хочешь поговорить о чем-то важном, — вернул я ее к теме разговора.

— Да. — Она немного помолчала, пока мы усаживались на скамейку. — Ты помнишь Яна-малыша?

Я вздрогнул:

— Ты еще спрашиваешь!

— Ну… Это был риторический вопрос.

— Полгода он был почти как наш собственный ребенок.

Она покраснела. Я сказал это не для того, чтобы заставить ее покраснеть, а потому, что так оно и было на самом деле.

Ян-малыш. Шестилетний, семнадцатилетний — и теперь?… Сколько же ему?

— Так о чем ты хотела поговорить?

Она вздохнула:

— Он в розыске. За убийство.

— О, черт! Опять?

— Да, Варг, опять. И это еще не все. У него нашли что-то вроде списка приговоренных.

— То есть он намерен убить еще нескольких человек?

— Может быть… Впрочем, да, именно этого он и хочет. И один из них — ты.

— Что?!

На мгновение у меня потемнело в глазах. Затем я пришел в себя и медленно окинул взглядом фьорд Бю и заодно — события двадцатипятилетней давности. Я чувствовал, что солнце греет мое лицо, но внутри меня сковал холод, да он, собственно, никогда меня не покидал — холод упущенной весны.

Впервые я повстречался с Яном-малышом жарким душным днем в июле 1970 года. Меня и Эльзу Драгесунд отправили провести беседу с нерадивыми родителями в Ротхаугский жилой комплекс — громадный серый многоквартирный дом недалеко от школы. Кто-то из соседей пожаловался в коммуну, [1] а соцотдел переслал заявление к нам.

Эльза, резкая, но в общем добродушная женщина, в том году — едва за сорок, с рыжеватыми волосами и приверженностью к слишком яркой одежде, работала в службе охраны детства дольше всех нас. Сам я тогда был еще новичком.