Спутники смерти
Шрифт:
— Может, бокал красного вина?
— От этого тоже не откажусь.
Она насмешливо выгнула бровь и вышла. Я сидел в кресле, бездумно смотрел телевизор, все тревоги и волнения покинули меня. Когда Грете вернулась с двумя бокалами и открытой бутылкой вина, она выключила телевизор и, пока я наполнял наши бокалы, достала пластинку и поставила на проигрыватель. Комнату заполнил голос Роджера Уайттекера, который наводил на мысли о просмоленных досках палубы и свежем морском ветре.
Потолок в комнате был низкий. Телевизор окружали
— Поцелуй меня…
И я не нашел ни одной причины, которая бы мне помешала.
Когда моя ладонь заскользила ей под юбку, она накрыла ее своей рукой и шепнула:
— Погоди. Поднимемся в спальню.
Я и тут не стал протестовать.
Стоя посреди прохладной комнаты, мы медленно раздели друг друга и осторожно перешли к следующему пункту программы — перебрались в постель и трепыхались там в разных позах, пока наконец не завершили процесс в положении «дама безумствует сверху», изогнувшись одновременно с последним, сладостным всхлипом.
Влажная и горячая, она тяжело дышала у меня на груди, я же еле сдерживался, чтобы не рассмеяться.
— Так ты это хотела мне показать?
Она подняла голову и серьезно посмотрела на меня:
— Нет. Подожди…
Она соскользнула с кровати и голая прошлась по комнате. Ее тело было мягким и упругим, с маленькой грудью и небольшим животиком, на котором материнство оставило чуть заметный след. Вернувшись, она принесла большую книгу в кожаном переплете с золотым тиснением, зажгла лампу и забралась ко мне в постель, натянула на нас одеяло, осторожно открыла книгу и медленно перевернула первые тонкие страницы.
— Что это? Семейная Библия?
— Причем особенная, — с горячностью произнесла Грете. — Мне дала ее моя мать, когда я решила вернуться сюда. А она получила ее от своей матери. А особенной эту Библию делает то, что она сопровождала женщин нашего рода при совершенно определенных обстоятельствах. И мать, и бабушка были замужем, но и они поддержали несчастливую традицию, когда эту книгу получает дочь, рожденная вне брака.
— Она так и переходит от одной незаконнорожденной дочери к другой?
— В течение многих поколений, как наследство. Наверное, не так уж редко случается, когда одно зло порождает другое. Женщина, рожденная вне брака, в глазах окружающих стоит на самой нижней ступеньке социальной лестницы. Кто угодно может овладеть ею, и в этом мире опять появляются незаконнорожденные дети. К несчастью, в нашем роду всегда находилась девчонка, которая, родившись, получала эту книгу вместе с возмездием за грехи прошлых поколений.
Я погладил ее по волосам.
— Но ты-то прервала эту традицию…
Она отвернулась и искоса взглянула на меня:
— О! Ощущение греха мы несем в себе постоянно… — Лежа на животе, она ткнула пальцем в книгу. — Смотри, тут список всех владелиц. Первая, Марта, написала, что она родилась в тысяча семьсот девяносто девятом и получила Библию, когда прошла конфирмацию, в восемьсот шестнадцатом. Она вышла замуж за Ханса Улавссона в тысяча восемьсот девятнадцатом, а в двадцать третьем родила дочь Марию.
— А сыновей не было?
— Были. Но они и Марию не вписали. Видишь, написано другим почерком. Это Мария сама сделала запись о себе и дочери, которую она назвала Кристина. Родилась девочка вне брака в феврале тысяча восемьсот сорокового. Но об отце все же кое-что есть, вот тут: М. А.
— Ну и что?
— Это тебе ни о чем не говорит?
— Пока нет.
— Например, Мадс Андерсен.
— Ты имеешь в виду…
— Да! Трудальский Мадс. Посмотри на дату рождения. Отсчитай девять месяцев назад, и получится май тридцать девятого. Трудальское убийство, согласно источникам, произошло девятнадцатого июня того же года.
— Но… Раз какая-то там твоя далекая бабушка родила ребенка от Трудальского Мадса…
— Она моя прапрапрабабушка.
— И раз она родила от него ребенка…
— …то я его прямой потомок, да. Правда, нам так и не пришло в голову, так сказать, поместить в «Фирде» объявление об этом.
— Но М. А. может означать и другого человека, правда?
— Разумеется. Однако семейное предание говорит, что это был именно он. Моя мать, когда передавала мне книгу, сказала, что ее мать рассказала ей эту унаследованную со страшно сказать каких времен легенду и даже поклялась, положив руку на семейную Библию: мол, пусть Бог накажет меня, если я вру… Так и сказала.
— И о чем же эта история?
Она легла рядом, обняла меня за шею, крепко прижала к себе, а потом, отстранившись, заглянула в глаза:
— Пообещай мне, Варг: то, что я тебе расскажу, ты не откроешь ни единой живой душе!
Я стойко выдержал ее взгляд.
— Я, конечно, не буду клясться на Библии и призывать наказание за вранье, но… — Я положил руку на сердце. — Я клянусь всем, что для меня свято, что никому не расскажу. Все, что ты откроешь мне здесь и сейчас, навсегда останется между нами.
Она долго смотрела на меня, словно пытаясь распознать в моем взгляде ложь и бесчестье.
— Но ты же рассказала об этом Туре? — спросил я у Грете.
— Пока нет. И долго еще не расскажу. То, что я открою тебе этой ночью, будут знать только три человека в мире: моя мать, я и ты.
— Но чем же я заслужил такой подарок? Неужто я был так хорош?
— Нет, так хорош ты не был… — поддразнила она меня, но тут же снова сделалась серьезной. — Я расскажу тебе нашу историю, потому что, возможно, именно она каким-то образом поможет понять, что же произошло два дня назад на той осыпи.