Спутники
Шрифт:
– На какой хотите, – благосклонно отвечала ему Юлия Дмитриевна. – Только сперва разденьтесь. У вас что, нога? Клава! Разрежьте ему сапог.
Сама она стояла и держала халат, чтобы подать профессору, когда он кончит мыть руки. Белые, чуть одутловатые профессорские руки, такие же, как у профессора Скудеревского. Окна в обмывочной были занавешены, над столами горели слепящие белые лампы. Никому не приходило в голову, как нелепо маскировать этот свет, когда весь поезд снаружи освещен пожаром.
Клава разрезала раненому
– Ну чего ты, чего, чего? – сказал боец, морщась. – Не привыкла еще? Самое незначительное дело, если хочешь знать: даже кость не задета.
Юлия Дмитриевна облачила профессора в халат, налила на его малиновые ладони спирт и подала перчатки. Красивый старик, похожий на актера, недоуменно взглянул в ее довольное лицо…
Но через две минуты он понял ее. Она священнодействовала. Ее не надо было ни о чем просить, она не нуждалась ни в какой подсказке. Она сама подавала все, что нужно, раньше, чем он догадывался, что именно ему понадобится сейчас.
Боец, раненный в ногу, перенес перевязку стойко, без стона, только шумно отдувался по временам: «Ффу…» Юлия Дмитриевна обожала таких пациентов. Она ненавидела крикунов. Она больше не слышала грохота, была поглощена своим делом. Ее беспокоила только жара. В вагоне было невыносимо душно, вентилятор почти не разрежал духоты. Она взяла пинцетом марлевую салфетку и вытерла пот с лица раненого.
– Спасибо, мамаша, – сказал боец.
Принесли мальчика с раздробленной голенью. Он был без сознания. У него была превосходная мускулатура: должно быть, играл в футбол, катался на велосипеде… С первого взгляда она увидела, что ногу придется ампутировать, увидела раньше, чем профессор.
– Проклятые негодяи, – сказала Фаина, глядя на мальчика.
Мальчик дернул подбородком и скрипнул зубами… Профессор спросил Юлию Дмитриевну:
– Вы можете дать наркоз?
Может ли она дать наркоз! Если говорить совсем откровенно, она может произвести и ампутацию. Она не берется за это только потому, что у нее нет формального права.
Она наложила на лицо мальчика маску… Когда раздался звук пилы, отделяющей кость, Фаина отошла к окну, отвернулась и заплакала.
Во время этой операции пришел доктор Белов.
– Я нужен? – спросил он.
Юлия Дмитриевна бросила на него грозный взгляд. Он робко подошел, вытянув шею, всматривался в раненого… На другом столе в обмывочной лежала женщина.
– Мальчика – в кригеровский одиннадцать, – сказал доктор сестре Смирновой, которая вошла за ним. – Женщину…
– Женщину не надо, – сказала Ольга Михайловна, военфельдшер, ассистировавшая у второго стола. Она сняла маску с лица женщины. Широкое, чуть скуластое славянское лицо. Соболиные брови. Прекрасный рот. На носу коричневая полоска от веснушек…
– Поздно, – сказал хирург.
Вдруг его бросило на другой стол, на мальчика, а мальчика бросило на пол, и упали все, кроме
– Это очень близко где-то, – сказал доктор Белов.
– Очень, – поднимая мальчика, подтвердила Юлия Дмитриевна. – Я думаю, что это прямое попадание в наш поезд.
Бойцы Кострицын и Медведев вбежали в вагон-аптеку с двух концов, крича:
– Четырнадцатый вагон горит! Где начальник?
Начальник был уже на полотне и со всех ног бежал к горящему вагону.
Горело жарко – сухое дерево, сухая краска. Какое счастье, что в вагоне еще не было раненых. Цел ли персонал? Цел, цел: вон Надя – нагнулась, отплевывается… Кровь у нее на халате.
– Надя, ты что – ранена?
– Ой, что вы, товарищ начальник. Это я губу разбила об полку.
– А Кострицын жив?
– Жив, пошел за вами…
Вон он бежит, Кострицын. Ведро с водой в руке. Что тут сделаешь с ведром… И Медведев за ним.
А вон с другой стороны идут Кравцов и Низвецкий. Идут, словно у них колени перебитые.
– Живей, ребята, живей! – закричал доктор.
Низвецкий побежал рысью. Кравцов не прибавил шагу, приближался, засунув руки в карманы штанов.
– Тащи, ребята, воду, – волновался доктор. – Зовите всех, будем заливать.
– Где вода-то? – спросил Кравцов небрежно.
– Вода? В баках вода. В паровозе вода…
– Это ерунда, а не вода, – сказал Кравцов и вдруг заорал:
– Эй! Отцепляй вагон! Дураки, динама рядом, а они раззявили рот! Эй, милый, – сказал он, схватив за полу проходившего мимо смазчика, – помоги как специалист. Необходимо выключить вагончик.
– Еще чего! – сказал смазчик. – Сотни вагонов пропали, а я чепуху такую-растакую буду отцеплять.
– Необходимо, радость, – сказал Кравцов. – Тут раненые, тут – динама. Нет другого исхода, как отцепить.
– Матери вели отцеплять под бомбами, – сказал смазчик.
– А вот я тебе велю! – сказал Кравцов, выкатив глаза, и ударил смазчика по уху. Доктор оцепенел от неожиданности… Смазчик ударил Кравцова ногой в живот. Кравцов ударил смазчика по затылку. Смазчик еще раз выругался и полез отцеплять горящий вагон. Откуда-то явился кондуктор, запачканный землей; верно, лежал где-нибудь по соседству в воронке. Горящий вагон отвели подальше и стали заливать водой из паровоза.
А Юлия Дмитриевна стояла у стола и подавала профессору инструменты и салфетки. Готовила раненых к операции. Давала наркоз… Всю ночь не прекращался обстрел города, и всю ночь в поезд поступали раненые. Одних приносили на носилках, других подвозили на грузовиках, третьи приходили сами… К утру профессор не выдержал.