Спящая красавица
Шрифт:
Коулман закатал рукав. Эшли увидела ряд расплывчатых шрамов округлой формы.
– Ожоги от сигарет, – пояснил он, отвечая на ее немой вопрос. – Откуда они у меня? Однажды вечером мы с ней поссорились. Я даже не помню, из-за чего. Мы оба много выпили и, видимо, наговорили друг другу немало гадостей. Потом я вырубился. А когда пришел в себя, то увидел, что раздет догола и прикован наручниками к кровати. – Он указал на свои шрамы. – Эти следы не единственные. У меня они по всему телу. Больно было чертовски. Твоя мамаша заявила, что наставила их для того, чтобы научить меня хорошим манерам. Знаешь,
Эшли покачала головой. Коулман усмехнулся.
– Она ушла из дома и оставила меня прямо так – прикованным к кровати. Сначала я был уверен, что она вот-вот вернется и мы помиримся. Мы и прежде с ней дрались, и обычно все это кончалось миром. Но на сей раз она оставила меня подыхать.
Глаза Эшли в ужасе расширились. Коулман решил, что она ему не верит.
– Я лежал прикованный к кровати полтора дня. Без воды, без еды, плавая в собственной моче. Я выжил лишь потому, что меня спас приятель. Он пришел сообщить, что босс вне себя, оттого что я не вышел на работу. Парень услышал мои крики и влез в окно. А не то я давно был бы уже на том свете.
Эшли ощутила тошноту и страх. Ей хотелось надеяться, что Коулман преувеличивает. Она не могла поверить, что Кейси так жестока. И еще она испытывала искушение взбунтоваться, схлестнуться с Коулманом и спросить, зачем же он последовал за своей женой в Портленд, если она так ужасна. Разумеется, Эшли знала ответ. Коулману нужны деньги Кейси. Она не стала спорить с Рэнди еще и потому, что была обязана ему жизнью.
– Звучит ужасно, – промолвила она.
– Это самое худшее, что мне довелось пережить. – Коулман уставился невидящим взглядом вдаль, его голос звучал глухо и отстраненно. Эшли подумала, что он говорит правду.
– Что ж, девочка, желаю тебе удачи. Она тебе очень понадобится с такой сукой-матерью.
– Глубоко ожесточенный человек, – задумчиво пробормотала Эшли, когда Коулман оказался вне пределов слышимости.
– И ты бы ожесточилась, если у тебя из-под носа только что уплыли миллионы долларов, – усмехнулся Джерри.
– Так они и уплыли, – пожала плечами Эшли. – И я нисколько не страдаю по этому поводу.
Джерри расхохотался:
– Ты поразительная женщина!
По дороге к автостоянке Джерри казался всецело погруженным в свои мысли. Когда сели в машину, он не сразу завел мотор.
– Что-нибудь не так? – спросила Эшли.
– Я просто размышлял. Тебе ведь надо каждый месяц вносить плату за квартиру. Она, конечно, неплоха, но... А у меня есть дом, в котором я живу, и он слишком велик для одного...
Эшли несколько мгновений недоуменно взирала на Джерри, потом нахмурилась.
– Предлагаешь мне переселиться к тебе?
– Да. Именно это я и пытаюсь сформулировать.
– Для юриста ты бываешь весьма невразумителен.
– Ну так что скажешь?
Эшли наклонилась через сиденье и поцеловала своего адвоката.
– Я буду рада сожительствовать с тобой, Джерри.
Глава 26
Конвоиры вели закованного в наручники Джошуа Максфилда в комнату для свиданий. Один упирал дубинку в его ребра, тычками и окриками подгоняя, хотя в этом и не было никакой необходимости. Другой не говорил ничего. Максфилд понимал, что протестовать бесполезно, и сохранял стоическое молчание.
Эрик Свобода, новый адвокат Максфилда, поднялся с пластикового кресла. Он был ростом с баскетболиста, с шеей тяжелоатлета и могучим торсом путевого обходчика. У него была также громадных размеров голова, а челюсть выдавалась вперед точно гранитный уступ. Он уже встречался с клиентом, когда Максфилду предъявили иск за побег и нанесение телесных повреждений Барри Уиллеру. Максфилд подозревал, что именно физические кондиции нынешнего адвоката явились главной причиной его назначения. Председательствующий судья решил перестраховаться. И Джошуа оставалось лишь надеяться, что умственные способности нового защитника соизмеримы с его габаритами.
Охранники вышли из комнаты свиданий, но еще один остался стоять в коридоре, наблюдая за собеседованием через окно. Свобода хотел протянуть подзащитному руку, но сообразил, что руки Максфилда скованы таким образом, что их нельзя протянуть более чем на несколько дюймов.
– Вижу, вас скрутили, как индейку ко Дню благодарения, – заметил адвокат.
– Я был бы вам очень признателен, если бы вы добились у суда разрешения снять что-то из ограничений, – вежливо произнес Максфилд.
– Попробую, но особенно не обольщайтесь. Все с ходу заводятся, услышав вашу фамилию.
Максфилд выглядел подавленным, на губах появилась смущенная улыбка.
– Полагаю, мне некого винить, кроме самого себя.
– Кстати, пока не забыл... – сказал Свобода. – Я читал "Туриста в Вавилоне". – Максфилд выжидающе и с надеждой поднял на него взгляд. – Я вообще-то не большой любитель книг, но эта мне понравилась.
– Как и большинству читателей, – промолвил Максфилд.
– Однако книга завоевала награды.
– Да, несколько! – гордо отозвался Максфилд. – Она стала бестселлером общенационального масштаба.
– Вы ведь сочинили и другую книгу, верно? – уточнил Свобода.
– "Родник желаний", – ответил Максфилд, и улыбка его угасла.
– Я слышал, что она уже не имела такого успеха, как первая.
– Критики оказались слишком глупы, чтобы ее оценить, вот и понесли по кочкам, – с горечью проговорил Максфилд. – Эта шайка всегда старается подрезать крылья тому, кто вознесся слишком высоко и быстро.
– Как случилось, что вы так долго не принимались за следующую книгу?
Максфилд вспыхнул.
– Написание литературного произведения нельзя искусственно ускорить! Я серьезный автор, создающий настоящие, большие книги, а не литературный поденщик. Я не штампую всякую халтуру!
– Канцелярия окружного прокурора к набору документальных улик против вас присовокупила экземпляр вашей новой книги. Я ее немного почитал. Не очень-то возвышенно все это выглядит.
– Необходимо понимать, какую задачу я ставил. Моя книга – это исследование человеческого безумия. Как на самом деле устроен человеческий ум? Как получается, что человек выглядит нормальным, имеет семью, детей и вообще производит впечатление психически здорового, ничем не отличающегося от нас с вами, и при этом носит в себе демона, побуждающего его совершать чудовищные поступки? Вот что я исследую – глубины человеческой души!