Спящий дракон
Шрифт:
– Хо-хо-хо! – Огромный Нил внезапно возник между отцом и Эрдом.– А вот и я! Отлежал себе бока в гамаке! Подраться – это по мне! Валяйте, господа мои, я – к вашим услугам!
Вагар и светлорожденный, сконфуженные, одновременно убрали руки с мечей.
– Не ошибусь, доблестные, если скажу: вам надо развеяться! – ухмыльнулся Нил.– К примеру – немного перекусить!
– Ой-мей! – вскричал из темноты Хихарра.– Поддерживаю! Кухарь все приготовил, не так уж он ленив!
– Пойдем, светлейший! – позвал Нил. И Эрд послушно двинулся за ним.
– Напрасно ты сердишься на Эрда, воин,– сказала Этайа.– Он таков, каков есть. И мы приняли
– Будто этого достаточно! – проворчал вагар.– Он так и рвется в жертвы, этот аристократ. Не как вождь – как молодой пес, что сдуру прыгает на вожака-тура.
– Светлейший не знает, что он – жертва! – напомнила Этайа.
– А знал бы – что толку? – буркнул вагар.– Такая жертва – демонов кормить! Если бы мы поступили, как сказал я,– обошлось бы куда спокойней.
– Ты первым пролил кровь! – заметила светлорожденная.
– А по чьему желанию я сунулся прямо в глотку? Да, я убил. Но кто бы узнал, что это сделал я, если б мне не пришлось возвращаться в гостиницу?
– Мог не возвращаться.
– Мог. Но тогда бы наш светлейший утром искал меня по всему Фарангу, размахивая своим мечом.
– Ты недооцениваешь, Биорк. Недооцениваешь нас. И ты сердишься.
– Да,– вагар потер лоб маленькой рукой.– Я сержусь. И делаю ошибки. И принимаю решения будто по чужой воле…
– Ты в этом уверен? – озабоченно спросила Этайа.
– Нет… Не знаю! Я пошел в этот поход для того, чтобы уберечь их от ошибок, а что вышло? Я чувствую себя тем самым конгским мальчишкой, которого изображаю. Скажи, зачем нам всем идти в это гнездо зла? Если я пойду один, через три дня твой певец будет с тобой. Если он жив, разумеется. А отправимся туда вчетвером – будет еще похуже, чем в Фаранге. Потому что гнездо меньше, а змеи злее…
– Нет.
– Ну тогда идем хоть без нашего светлорожденного Эрда. Пусть плывет до излучины!
– Нет, Биорк. Он пойдет с нами. Это необходимо, не проси меня объяснить, почему так. Он не столь сдержан, как ты, хотя, похоже, сдержанность и тебе стала изменять. Но он – один из нас. И ты забыл еще одно, что важно.
– Что же, светлейшая?
– На него указал оракул.
IV
«Каждое существо стремится к наслаждению, а достигнув его – к еще большему наслаждению. Многие из нас знают, сколь незаметна грань между естеством и пороком. За ней же существо превращается в худые меха. Сколько ни лей вина – все вытечет. Пустота, жажда и вместилище бедствий. Хуже, впрочем, когда соединяются Порок, Власть и магия Тьмы…»
Санти проснулся, взмокший от пота, на мокрых простынях и целую минуту стряхивал с себя ночной кошмар. Во имя Неизъяснимого! Пять ночей он здесь – и пять ночей сны его изнурительны, как бег оседланного демоном. Санти ничего не помнил, но каждая клеточка его тела была выгоревшей, опустошенной. И опять тот же кислый запах витает в воздухе. Может, это запах его пота?
Санти спустил ноги с ложа, и они по щиколотку утонули в густом белом мехе. Как всегда по утрам, свет солнца уже ворвался в башенку, ослепительный, веселый. Он будет здесь до полудня, а потом более высокие ярусы Дворца примут башенку в свою тень, а ветер принесет с востока влажное дыхание озера. Нет, башенка хороша! Именно о такой он мечтал когда-то (давным-давно!) в доме отца. Высоко над землей, чтобы вокруг – только воздух.
Снизу башенка казалась маленькой, но на самом деле ширина ее достигала почти десяти локтей. Комната, правильный восьмиугольник, в котором часть отгорожена тростниковым занавесом. Там – ванна и туалет. Стены – из бледного жилковатого камня, пять узких высоких окон, куполообразный потолок из полированного серебра, в углах – высокие вазы розового кварца. Служанка каждый день меняла в них цветы, но всегда приносила одни и те же: светло-голубые, почти не пахнущие, похожие на взлохмаченные шары.
Вход в башенку – через люк в полу. Меховой ковер над крышкой надрезан полукругом и выкрашен в светло-розовый цвет. Под ним, вдоль стены – винтовая деревянная лесенка. По оси колодца – гладкий шест. Хочешь – спускайся по спирально уходящим вниз ступеням, хочешь – встань на укрепленную на шесте доску, возьмись за перекладину – и скользи вниз. Сойдешь – и эластичный трос утянет устройство наверх: подняться в башенку можно только пешком.
Если б не жуткие сны, жизнь в замке была бы восхитительна. Никаких ужасов из тех, что рассказывали о красноглазых соххогоях. Красивые девушки, вежливые слуги, быстрые парды. Правда, была еще та, первая, ночь…
Санти отодвинул занавес и вошел в ванную, в крыше которой был круглый фонарь, затянутый кисеей. Встав на прохладный отполированный камень, он нажал на рычаг. Твердые струи нагретой солнцем воды ударили в спину, смывая с кожи испарину.
Санти топтался в ванне, похрюкивая от удовольствия, подставляя под колючие струи каждый кусочек своей кожи.
Горячая вода сменилась теплой, а потом – прохладной. Санти отключил душ и растерся пушистым, пропитанным благовониями полотенцем. Стало полегче. Мышцы вновь обрели упругость. Санти швырнул полотенце на пол и, встав на руки, сделал несколько шагов. Но пальцы запутались в мехе, и он повалился на спину. Лучи солнца грели живот. Санти потянулся, выгнулся и прыжком вскочил на ноги. Худощавый, ловкий, гибкий, как девушка, он был слабее большинства своих сверстников. Среди гражданских верхов Фаранга недостаток физической силы не считался изъяном. Власть и деньги вполне заменяли умение переносить тяжести или поднимать на плечи боевого пса. Но из-за замкнутой жизни отца друзьями Санти были дети простонародья. А у этих – другие правила. Добро бы юноша умел владеть оружием или знал приемы борьбы. Тогда ловкость и быстрота восполнили бы слабость мышц. Но отец запретил Санти учиться воинскому искусству, и юноша не рискнул пойти против его воли.
«Отцу хорошо! – думал Санти.– Он-то силен, как пард! Да и мечом владеет».
Раз, случайно, Санти увидел отца, фехтующего с самим Шиноном. И они были достойны друг друга! Почему тогда сын должен позорить себя слабостью? Но попробуй настоять на своем, когда Тилод сказал – «нет»!
Если бы мать Санти жила с ними… Санти почему-то всегда знал, что она жива. Пока он был совсем маленьким, он думал, что сестра отца – его мать. А когда узнал правду, все ждал, ждал: вот она приедет, его мама… Потом вырос и перестал ждать. Будь она с ними, отец не был бы таким нелюдимым. Хотя юноша не мог пожаловаться, что Тилод многое запрещал ему. Куда меньше, чем отцы его сверстников – своим сыновьям. Но Тилод никогда не объяснял, почему он что-либо запрещает, а это было обидно.