Спят усталые игрушки
Шрифт:
Ночью никак не удавалось заснуть. Сначала долго смотрела на фотографию крохотной Верочки. Чья же она дочь? Но кто бы ни родил ребенка, оставлять его в секте нельзя. Нужно как можно быстрей отыскать девочку и вернуть бабушке. Только где? Все концы оборваны, нити ведут в никуда. Ездить по Подмосковью и заглядывать в каждую деревню? На такое даже я не способна!
Аккуратно покурив у открытого окна, я постаралась выгнать дым на улицу и еще раз перечитала предсмертную записку Людмилы. Зачем она положила ее в сумочку? Глупо оставлять
Я внимательно повертела листок. И как только не заметила сразу. Он был очень странно сложен: вдоль, с нелепо загнутым краем. Так приходится уродовать бумагу, чтобы запихнуть в конверты нового европейского образца – длинные и узкие. Наши старые квадратные кажутся намного удобней. Вот оно что! Значит, все-таки «обертка» существовала и, кажется, знаю, куда она подевалась.
Едва дождавшись утра, понеслась на станцию. Но в будке стрелочницы дежурила незнакомая женщина.
– Где Люся?
– Уволилась, – пояснила баба, – терпение у нее лопнуло. Бросила своего пьянчугу и подалась с дитями незнамо куда.
– Адреса не оставила?
– Да на что он мне? – отозвалась тетка. – У матери ее спроси, вон домик косенький за магазином. Ступай, да только бутылку прихвати, Клавка за так говорить не станет.
Во дворе молча лежала собака. Давно не видела такой худой овчарки. Просто скелет, обтянутый черной шерстью. У будки так же тихо сидела тощая, ободранная кошка. Я постучалась в дверь.
– Кого черт принес? – приветливо донеслось изнутри.
– Ищу Люсю, подскажите адрес.
– Отвалила твоя Люська, – сообщила неопрятная баба, выходя на покосившееся крыльцо. – Прихватила манатки – и тю-тю. Бросила мать родную, мужика законного, который день бедняга с горя пьет, успокоиться не может.
Я взглянула в одутловатое, нездорово-бледное лицо хозяйки. Большой сине-желто-фиолетовый синяк цвел под правым глазом. Явно ручная работа.
– Дам двадцать долларов, если сообщите адрес дочери!
– Да не сказала, зараза, – в сердцах воскликнула мать, – унеслась, как ворог, пока все спали, дитев взяла да сумку. Куды делась, чтоб ей сгореть, девка неблагодарная, я ее кормила, поила, одевала, обувала. Вот, гляди, отблагодарила, бросила меня больную, немощную, без денег.
И мамаша бурно зарыдала пьяными слезами. Потом, размазывая сопли по щекам, с надеждой поинтересовалась:
– Может, так дашь, в порядке гуманитарной помощи?
– Никогда, – твердо сказала я, – только в обмен на адресок.
– Ну и вали отсюда, коза сраная, – разразилась бранью моя любезная собеседница и захлопнула дверь.
После этих слов на крылечке повисло густое облако перегара. Чихнув, я пошла к воротам. Опять вытащила пустую фишку.
– Тетенька, – раздалось из-за вновь приоткрытой двери. – Правда двадцать баксов дадите?
Я обернулась. На крыльце маячил
– Ну так как, – переспросил странный мутант, – дадите?
Он затянулся и ловко выпустил дым колечками. В свое время пробовала научиться подобному фокусу, но ничего не вышло.
– В обмен на адрес.
– Пишите, – деловито сказал парень. – Северное Бутово, улица Академика Комова…
– Откуда знаешь?
– Секрет фирмы, – уклонился от ответа мой осведомитель, – гони «капусту».
– Ну гляди, – пригрозила я, – выясню, что обманул, приеду и оплеух надаю. И выбрось сейчас же сигарету, в твоем возрасте курить очень вредно!
Непонятное создание снисходительно пояснило:
– Да я редко балуюсь, только с похмелья, вчерась маманька какую-то жуткую дрянь приволокла, называется «Коростылевская», ежели встретите – не пейте, запросто помереть можно, папанька чуть полуботинки не отбросил, всю ночь над ведром просидел.
И он, ловко выхватив из моих пальцев бумажки, исчез в глубине вонючей избы. Я вздохнула и пошла к машине. Иногда, в самый неподходящий момент, во мне поднимает голову воспитатель. Вообще с человеком, работающим в системе образования, жить вместе, наверное, невозможно. Ну как вы попросите у своего ребенка хлеба? «Ванечка, отрежь кусочек черного». Я же говорю иначе:
– Маша, выпрямись, не горбись, смотри и слушай внимательно. Пойди к буфету, принеси хлебницу, достань батон, возьми нож. Положи булку на доску и отрежь кусок, потом все убери, да смотри, не накроши…
При этом учтите, что, много лет проработав в институте, я все же не достигла высшей точки занудства. Говорят, среди учителей младших классов девяносто процентов разведенных, что, если вдуматься, совершенно неудивительно. Ну какого черта я полезла воспитывать юного алкоголика? Сначала дала ему двадцать долларов на выпивку, а потом решила объяснить «малышу», что он плохо себя ведет.
Глава 22
До Северного Бутова ехала ровно час. А когда наконец, миновав кладбище, лес и какие-то стройки, оказалась внутри мрачного спального района, сделалось немного не по себе. На улицах никого. Даже не видно матерей с колясками, хотя природа так и манит: теплый погожий весенний день.
Поглядывая в раскрытый атлас, принялась искать улицу Комова. На бумаге ясно напечатано – магистраль тянется позади проспекта Вишнякова. Но сколько ни каталась туда-сюда, не обнаружила никаких следов разыскиваемой улицы. В конце концов, признав поражение, вылезла возле магазина и поинтересовалась у скучающей продавщицы: