Сражайся как девчонка
Шрифт:
— А может, и не вернусь.
У меня тысячи причин уйти насовсем и только одна — вернуться. Та маленькая девочка, которая пришла ко мне за защитой. И дети, и раненые. Прочие сами выберутся, если захотят, но не они.
— Но я постараюсь. Сейчас я принял твою ношу, Рош, и мне отвечать перед Молчащими.
— Соберите ему мешок, — скомандовал Рош негромко. Я опять подумала: кто он? Его слушаются беспрекословно, но он точно не священнослужитель. Городской чиновник? Рыночный смотритель? Привык распоряжаться и ждет подчинения, но есть и те, к кому он сам готов прислушаться, тот же Фредо. Или я. — Так пойдешь? Волоса спрячь, а лучше обрежь короче. Знаю, что вам
Значит, здесь такой постриг: волосы монахам обрезают по плечи и грубо, так, что это заметно со стороны. Интересный обычай, а мне повезло, что я угадала. Плохо, что фортуна — старуха ветреная, полагаться на ее благосклонность — успокоение так себе.
Люди завозились. Толстый мужчина, наступив на кого-то в темноте — раздался сдавленный стон — принес пустой мешок и бросил передо мной, к мешку начали пробираться люди и кидать туда всякое дерьмо. Я смотрела, что они с собой тащат. Драные шмотки, какие-то горшки, частью битые, один, такой здоровый, что он занял бы весь мешок, я жестом приказала выкинуть, и принесшая его женщина одарила меня злобным взглядом.
— Хватит, пожалуй, — оценила я усилия, заодно пересчитав, как могла, людей. Двадцать три человека, не учитывая тех, кто и не подошел, и таких немало, набито здесь битком, как в метро в час пик. Изначально группа была намного больше, что неудивительно, на рынке в базарный день находились сотни — продавцы, покупатели, зеваки и воришки. — Сейчас открой мне окошко, я посмотрю, что на улице.
Рош усмехнулся, но не возразил. Я завязала мешок, подумала, развязала его, веревкой перехватила волосы в хвост, а горловину мешка скрутила. Это неудобно, но подскажет, что я ничего не утаиваю и ничего стоящего у меня нет.
Наверное. Я не знала, какими ценностями здесь живут, даже примерно.
Переулок был пуст. Светало — последние минуты сумерек, еще четверть часа, и взойдет солнце. Стояла тишина, где-то далеко процокала лошадь, и снова все стихло.
— Ну, иди, брат Валер, на спасение или на погибель, — в спину мне пожелал Рош. — Мешок обратно принеси, то не твое. Люди мне поверили.
Высказав про себя все, что я думаю про людей, я кивнула. Рош отодвинул деревянный брусок, подождал, приоткрыл дверь.
— Приведешь сюда кого — я тебя сам зарежу, святоша. Рвать меня будут, а я успею. Помни это.
Я выскользнула в утренний холод и задрожала. Справиться с ознобом было невозможно, Рош сразу закрыл дверь, отрезая мне путь к отступлению, я постояла, трясясь и прикидывая, куда дует ветер. Дневной бриз идет с моря, ночной — с берега, сменяясь незадолго до полудня и вечером. В переулке мне было не понять, в какой стороне море, и я, подобрав мешок, прошла в том направлении, куда шла и не попала вчера. Брусчатка, камни, тряпки, ставень качается на ветру, пустая телега, чье-то тело… Улица уходила вверх и довольно круто, море должно быть внизу. Я вышла на середину дороги и присмотрелась: я вроде видела блеск воды, но я признала, что это мне кажется. Клочья тумана наползали с моря — значит, море здесь неглубокое и порт дальше, пока непонятно где, можно идти вверх по улице, вниз или пробираться между домами на восток, вопрос, где ближе и безопаснее.
Безопаснее не торчать у всех на виду. За мной могли наблюдать, в городе осталось немало жителей, и, протискиваясь в очередной узкий проулочек, я подумала, почему не ушел мой спаситель, еще и с лошадьми — лошади это и скорость, и дополнительный заработок. К Жаку заявились матросы, дом они не разоряли — между ними нейтралитет или договоренность? Насколько правильно я поступила, сбежав оттуда, может, спасла себе жизнь?
Я вышла еще на одну улочку, совсем тихую, дома здесь были куда скромнее, чем там, откуда я начала свое путешествие по этому миру. Хлопнул ставень, рядом со мной упал камень, и не дожидаясь, пока второй раз некто не промахнется, я кинулась бежать по направлению к морю. По улице отдавались только мои шаги и ничего больше. Мертвый город… полный живых, таящихся за стенами, неизвестно, кто откроет тебе дверь и накормит, а кто метнет камень. Остановилась я шагов через сто, обнаружив неприятную вещь: это тело, юное и легкое, непривычно к бегу, а стало быть, к физическим нагрузкам, и Жак прав, я не крестьянка и не мещанка, я какая-то богатая девица, и быть мной рискованно.
Фредо решил, что я ушла. Подумал, что это правильно, успокаивает сейчас Мишель, и он же не позволил ей подойти ко мне. Я поставила мешок наземь, встряхнула руками, потянула затекшие плечи, перевела дух, и за бьющимся гулко сердцем не заметила, что на улице я уже не одна.
— Эй ты, убогий! А ну стой! Показывай, что там у тебя в мешке!
Бежать — не вариант, голоса раздались слишком близко. К тому же в городе я не ориентировалась совсем, поэтому я подхватила мешок, повернулась на окрик, улыбаясь и прижимая к себе свою ношу как самую великую ценность в мире.
Это были не крестьяне, по крайней мере, на вид. И не матросы, но кто тогда? В городе есть люди, значит, перераспределение добра происходит при участии самих горожан. Трое мужиков, довольно крупных, выглядели они не агрессивно, больше озабочено. Если это некая городская полиция — мне несказанно повезло, но маску снимать было преждевременно.
Один из мужиков подошел ко мне и рванул мешок из рук. Я не сопротивлялась, но состроила огорченную физиономию. На это мужики не обратили никакого внимания, один из них хмыкнул, поняв, что мешок не завязан, сделал характерный жест, словно собирался вытрясти содержимое прямо на мостовую, потом передумал, опустил мешок на брусчатку, присел и принялся в нем копаться.
Досмотр он проводил вполне профессионально, выкидывая все то, что ему показалось не стоящей дрянью. Я следила за вещами ревностно, понимая, что двое оставшихся не у дел наблюдают за мной хотя бы краем глаза.
— Ну? — нетерпеливо спросил один из стоящих. — Есть что?
— Ерунда в основном, — буркнул ревизующий мои сокровища мужик и поднял голову. — Где взял? Ну? Что молчишь? — спросил он у меня. — Язык проглотил? Немой, что ли?
— А-а-ы.
Выдав эту жалобную речь, я указала рукой на какую-то тряпку. Что это было, я не имела понятия, но если я хотела двигаться дальше, мне нужно было собрать хотя бы часть барахла. Оно еще не раз меня выручит, если я сейчас смогу уйти целой и невредимой.
— Гляди, и впрямь убогий, — неподдельно удивился мужик. — Где взял? — рявкнул он, но не выпрямился. Я насупилась, потом, обнаглев, быстро наклонилась, схватила тряпку и прижала к груди, не забыв налепить на этот раз на лицо идиотскую улыбку полностью счастливого человека. Затем я, одной рукой продолжая держать трофей, другой указала куда-то, по моим прикидкам, в центр города.
Было скверно, что мужики никак не обнаруживали, кто они есть. Мне приходилось притворяться.
— Где достал? Тьфу, что с тебя взять, — проворчал мужик и поднялся. Я предусмотрительно отошла на шаг, не сводя взгляд с мешка. Мужик потерял ко мне интерес и обратился к подельникам: — Подобрал, наверное, с телеги какой. Тут обноски одни, ничего ценного.